Когда они вернулись в длинную комнату с окнами и зеркалами, желтый вечерний свет уже озарял прибрежные ивы, и далекое уханье выпи напоминало о барабанах маленького лесного народца. Необычное ощущение присутствия в печальной и злой зачарованной стране снова окутало священника темным облаком.
– Поскорее бы Фламбо вернулся, – пробормотал он.
– Вы верите в судьбу? – внезапно спросил неугомонный князь Сарадин.
– Нет, – ответил его гость. – Я верю в Судный День.
Князь отвернулся от окна и как-то странно посмотрел на священника; его лицо находилось в тени на фоне заката.
– Что вы имеете в виду? – спросил он.
– Сейчас мы находимся по эту сторону занавеса, – ответил отец Браун. – Все, что здесь происходит, как будто не имеет никакого смысла, но оно имеет смысл где-то еще. Там настоящего преступника ждет возмездие, а здесь же оно часто обрушивается на невиновного человека.
Князь издал необъяснимый звук, похожий на птичий клекот; его глаза на затененном лице хищно светились. Внезапно в голове священника, словно бесшумный взрыв, вспыхнула новая догадка. Возможно, сочетание резкости и внешнего блеска в манерах Сарадина имеет другое объяснение? Был ли князь… находится ли он в здравом уме? Сейчас он несколько раз повторил фразу «на невиновного человека… на невиновного человека», что выглядело более чем странно в светской беседе.
Тут отец Браун с опозданием заметил кое-что еще. В зеркале напротив он увидел, как дверь тихо распахнулась и на пороге предстал мистер Поль, на мертвенном лице которого застыло бесстрастное выражение.
– Я подумал, что будет лучше сразу же сообщить вам, – произнес он все тем же чопорно-уважительным тоном старого семейного адвоката. – К причалу подошла лодка с шестью гребцами, и на корме сидит джентльмен.
– Лодка! – повторил князь. – Джентльмен?
Он поднялся на ноги. Наступившую тишину нарушали лишь редкие птичьи крики в камышах, но прежде, чем кто-либо успел заговорить, за тремя освещенными окнами промелькнула новая фигура и новый профиль, подобно тому как это недавно сделал сам князь. Но, не считая орлиных черт лица, в их внешности было мало общего. Вместо нового белого цилиндра Сарадина незнакомец носил черную шляпу устаревшего или заграничного фасона. Его юное и очень суровое лицо с гладко выбритыми щеками и немного синеватым решительным подбородком отдаленно напоминало молодого Наполеона. Этому способствовала консервативность его внешнего облика, как будто он не давал себе труда задуматься об отступлении от моды своих предков. На нем был потертый синий фрак, красный жилет, похожий на военный, и белые панталоны из грубой ткани, распространенные в начале викторианской эпохи, но странно неуместные в наши дни. На фоне этой старинной одежды его смуглое лицо казалось невероятно молодым и чрезвычайно серьезным.
