— И вы взорвали безоружный корабль.
— Да. Я сделал это. Я уничтожил все остальные. Ты уничтожил наши корабли. Нашу космическую станцию. Ты убил тысячи наших. Я убил тысячи ваших.
— Не я и не ты, эльф. Прошло двадцать лет, тебя не было там, и меня тоже…
— Я это сделал. Я же сказал, я. А ты убил тысячи наших.
— Мы прилетели не затем, чтобы развязать войну. Мы прилетели, чтобы разобраться. Ты понимаешь это?
— Тогда мы еще не были готовы. Теперь все по-иному.
— Господи боже мой, почему вы допустили столько смертей?
— Вы никогда не разбивали нас наголову. Вы поступили жестоко, Де Франко. Не дать нам понять, что мы не можем победить, — это было очень жестоко. Очень коварно. Даже сейчас я страшусь вашей жестокости.
— Неужели вы до сих пор не понимаете?
— А что я должен понять? Что вы гибли тысячами. Что вы ведете затяжную войну. Я думал, ты убьешь меня на холме, по дороге, и когда ты позвал меня, я почувствовал страх и надежду. Надежду, что ты отведешь меня к высшему руководству. Страх — что ж, я из костей и нервов, Де Франко. И я не знал, будешь ли ты жесток.
Эльф шагал и шагал. Как будто вышел на увеселительную прогулку: руки связаны впереди, багряные одеяния золотятся в свете зари. Он не знал устали. У него-то не было тяжелого скафандра, а Де Франко включил режим герметизации и говорил через микрофон, когда нужно было указывать эльфу дорогу.
Бактериологическое оружие?
Может, у этого эльфа в животе бомба?
Но до Де Франко начало доходить, что у него получилось, получилось, после многих лет попыток он захватил пленника, «языка», живого и добровольного, и в животе у него крутило от паники, и колени были ватные.
«Что он затевает, что делает, почему он так идет? Черт! Его же пристрелят на месте, кто-нибудь увидит его впереди и пристрелит, а я не могу нарушить тишину — может, мне так и следует поступить, может, именно так они вторглись на участок команды „Гамма“…»
Пленник, который говорит на языке людей…
— Где ты научился? — спросил он эльфа. — Где ты научился говорить на нашем языке?
Эльф даже не обернулся, даже не остановился.
— От пленного.
— От кого? Он жив?
— Нет.
«Нет».
Тонкий и изящный, как тростник, жгучий, как огонь, и белый, как прибрежный песок.
«Нет».
Как ни в чем не бывало.
Гнев захлестнул Де Франко, ослепляющее желание ткнуть прикладом в эту прямую спину, перепачкать эту скотину в грязи и крови, чтобы на нем не осталось ни чистого, ни живого места, как самом Де Франко; но профессионал в нем тоже вскинул голову, и выжженные холмы один за другим оставались позади, а они все поднимались и спускались, эльф впереди, он сзади.
