Это же так естественно для любой мамаши, держащей годовалого малыша на руках: с ней он «подходит» к окну и показывает на дворового пса, маминым голосом «произносит»: «Собачка». Держась за мамин палец, делает первые шаги, мамиными руками ест впервые с ложки и т.д., и всякий раз в полном соответствии с пафосом «зоны», он все больше присваивает деятельность. Эта природосообразная простота воспитания и обучения заключена в самом слове «педагогика»: иду с ребенком по жизни, веду его за руку, называю ему вещи их именами — озаглавливаю саму жизнь и весь мир для него. Куда же он без меня, взрослого?
Самая древняя педагогика только на том и была построена, что взрослый был вынужден держать ребенка в своем производственном пространстве, которое всей своей изменчивостью и консерватизмом, подчиненными целесообразности и суровой необходимости, было для малыша сплошной полосой «ближайшего развития». И вдруг такая блестящая возможность самую суть воспитания, лежащую на поверхности и видимую невооруженным обывательским взглядом, превратить в профессиональный секрет с помощью наукообразного термина. Не с тех ли пор вся «научная» педагогика может быть прочитана только специалистом, а ее трансляция напоминает разучивание заклинаний?
С другой стороны, тезис о такой «зоне» развития, в которой однозначно доминирует взрослый в качестве главного педагогического лозунга целой эпохи, в качестве базового понятия практической педагогики, в качестве самого цитируемого учительством словосочетания, стал надгробной плитой над идеей субъектности учения и ученика. Почему? В непринужденной обстановке семейного воспитания взрослый, как правило, не ставит специальных учебных целей, а потому и не «волокет» малыша к ним. И если происходит научение чему бы то ни было, то это происходит как бы само собой. «Зона ближайшего развития» в нормальной семье не заменяет собой все остальное. Ребенок легко дрейфует между «зонами»: «зоной взрослого влияния», «зоной самостоятельности», и даже «зоной», в которой он оказывается сам в роли взрослого. Последняя, кстати, имеет значение не менее важное, чем «зона ближайшего развития». Где же то место, в котором у ребенка есть свобода — минимальное условие субъектности?
А в школе? Судите сами: главное устремление педагога — работать в «зоне ближайшего развития», в зоне, где ученик не может обойтись собственными силами, где командует он, учитель. Как быть с другими «зонами»? Они есть? Имеют ли значение? Например, «зона», где ребенок автономен, самостоятелен, где зарождаются и проявляют себя его собственные сущностные силы? Школа и учитель, соответственно, над этим не работают (они заражены противоположной идеей). Учитывая, что «зона ближайшего развития» вслед за «развивающим обучением» проникла во все без исключения образовательные институты и активно обосновывается в семье, следует ожидать, что в жизни наших детей окончательно исчезнут «зоны», где ребенок мог бы проявлять свои природные свойства, по меньшей мере те из них, которые не вписались в «теорию развивающего обучения». (А туда вписалось одно лишь «теоретическое мышление».)
