В легальных изданиях военных лет наряду с поэзией появляются и многочисленные прозаические произведения. Однако их авторы подчас намеренно отходят от изображения трагических событий современности. Для этой прозы характерно тяготение к бесконфликтным сюжетам, идеализации действительности и дидактизму.
В 1942 г. увидели свет два тома (XI, XII) собрания сочинений старейшего словенского писателя Франа Салешки Финжгара (1871–1962). В них вошли предвоенные рассказы и повести, а также его литературные воспоминания. В оккупированной Любляне были опубликованы повесть «Господин Худоурник» (1941) и сборник сказок и легенд из мирной жизни словенских пастухов и крестьян «Макалонца» (1942), которые можно отнести к воспитательно-дидактической литературе для юношества. Роман С. Цайнкара «Ноев ковчег» (1945), повествующий о событиях, происходивших в обычной гимназии гор. Птуя перед войной, о взаимоотношениях учеников и учителей, также нацелен на духовное воспитание молодого поколения. Как писал Цайнкар, он хотел вернуть к жизни читателя, для которого война стала горьким испытанием и катастрофой, подобной смертоносному потопу. Поэтому в его книге «много солнца и мира, тихой любви и человеческой доброты»[112].
Ведущее место в творчестве словенских прозаиков, работавших в оккупированной Любляне, занимает в эти годы крестьянская тема. Эта проза, продолжавшая традиции словенских классиков Й. Юрчича, Ф. С. Финжгара, Ф. К. Мешко, опиралась на идеи, которые отстаивал журнал «Дом ин свет». В духе идиллического мировосприятия и социальной бесконфликтности написаны рассказы и повести Я. Ялена, С. Коципера, С. Янежича и др. Наибольшее признание получили романы «Горец» (1942) Станко Коципера (1917–1998) и «Крка умирает» (1943) Йоже Дулара (1915–2000).
Роман «Горе ц» стал, по утверждению автора, гимном родной земле, гористой Прлекии, родине виноградников и виноградарей. В отличие от писателей 1930-х гг. (Прежихова Воранца, М. Кранеца, А. Инголича, Ц. Космача и др.), также обращавшихся к региональной тематике и привлекавших внимание к деградации патриархального крестьянского мира и обесцениванию его исконных нравственных ценностей, Коципер пытается этот мир восстановить, утвердить непреходящую значимость таких начал, как Бог – Земля – Семья (Любовь). Эти три начала для автора неразделимы и определяют духовный смысл жизни крестьян[113]. В основе сюжета – хроника семьи виноградарей и пахарей Лакичей: деда, сына и внука, судьба которых тесно связана с жизнью общины и обусловлена социально-экономическими процессами, происходившими в словенской деревне в предвоенные годы. Главным для писателя становится раскрытие роли крестьянства, которое, по его убеждению, является хранителем словенского этноса. Авторскому идеалу – «пропитанному солнцем горцу» – отвечает образ внука Людвика, истинного наследника земли и виноградников. Прозаик подробно описывает этапы взросления и мужания героя, постепенного осознания своей неразрывной связи с землей, с родными горами. Тенденция к идеализации ощущается и в подчеркнуто положительном характере главного героя, и в красочных, почти буколических описаниях сельских праздников, и в порой психологически немотивированных поступках героев. Образы других персонажей призваны, по мысли автора, еще сильнее подчеркнуть основную идею произведения. Так, пагубность отрыва от земли ради другого, более легкого пути в жизни олицетворяет трагический образ отца героя Конрада, гибнущего в безрезультатных поисках нефти. На примере судьбы Юлики, возлюбленной Людвика, отказавшейся от жизни в городе и возвратившейся в родное село, Коципер раскрывает традиционное для словенской крестьянской прозы противостояние аграрного и урбанистического начал, отдавая явное предпочтение первому. Наиболее яркие страницы «Горца» связаны с описанием последних минут жизни Янеза, самого старшего Лакича. Картина смерти старого хозяина и старой лозы, которая должна уступить место молодым побегам, имеет глубокий символический смысл. Роман стал своеобразной иллюстрацией идеи Т. Дебеляка о необходимости создания нового героя. Хранящий верность патриархальным идеалам «аграрного культурного архетипа»
