«Бригантины» покинули порт, их вели капитаны, не нюхавшие запаха боевого пороха, не знавшие ярости пламени, не тонувшие, еще не любившие и не целованные любимыми. На петлицах – по три сержантских треугольничка, на плечах – первая настоящая ответственность перед людьми, на коленях в кирзовых кобурах – тяжелые, неудобные наганы, в груди – огромное мальчишеское желание поскорее взяться за их рукоятки. В карманах гимнастерок – тонкие книжечки, удостоверяющие принадлежность к самому верному в мире братству молодежи. Комсомольские билеты они пожелали взять с собой, и комиссар, нарушая инструкцию, уступил. Не по слабохарактерности. Комиссар знал цену маленькому пурпурному кусочку картона.
Рывок троса вернул Владимира к действительности. Планеры покачивались, как тени от самолетов. Впереди, чуть внизу, вяло подмигивал строевыми огнями трофейный «хейнкель» старшего лейтенанта Костюхина. Он вел эскадру аэропоездов в неспокойное небо Белоруссии. За ним, в кильватерной струе, на крепком стометровом тросе скользил А-седьмой сержанта Донскова. Двенадцать ящиков гранат, противотанковые ружья и мотки телеграфного кабеля покоились в фюзеляже.
До отцепки остались считанные минуты. Десятки глаз шарили по земле в поисках условных знаков. И вот осветилось небо. Яркие огни с сине-багровым отливом зажглись перед эскадрильей. Пульсирующий свет резко выхватил из темноты расползавшиеся в стороны аэропоезда. Донсков вдруг остро, до ломоты, сжимающей грудь, вспомнил, что и его планер набит взрывчатыми веществами, что враг бьет и по нему из длинноствольных зенитных пушек.
Страх пришел неожиданно и выбил романтику, как ревун выбрасывает первый звук. Красивый штормовой фейерверк мгновенно померк в глазах, когда Владимир увидел сумасшедший крен своего буксировщика. «Хейнкель» Костюхина встал торчком на крыло и нырнул вниз. Сейчас будет рывок. Мелькнула мысль: что быстрее отвалится – буксирный замок или нос планера? Но планер почему-то не дернуло. Владимир потерял уже сто метров высоты, когда взрывная волна резко толкнула планер под крыло. Конвульсивным движением штурвала он выровнял крен и огляделся. Что-то черное и огромное надвигалось с левого борта. Владимир шарахнулся в сторону и вниз. Сколько он так летел, не отложилось в памяти, только увидев яркую стрелку высотомера, резво бегущую по шкале прибора, он пришел в себя, потянул скрипнувший штурвал и вышел из косого пикирования.
Условные знаки на земле не проглядывались.
