А Натана Гольдмарка просто распирало от счастья. Вот-вот наступит момент, когда гибель его семьи будет отомщена, а правота его правительства — подтверждена. Теперь никаких отсрочек уже не будет, и фашиста настигнет заслуженная кара.
Баннистер по-прежнему сохранял полное внешнее бесстрастие — не зря его прозвали «человек-холодильник».
А меньше всех волновался человек, который перенес больше остальных, — Эли Янош. Он знал, что все равно останется евнухом, и по сравнению с этим все прочее было не так уж существенно.
Они расселись по местам, свет в комнате погас. Перед ними, за стеклянной перегородкой, находилась другая комната, задняя стена которой была размечена для определения роста. Туда ввели людей в тюремной одежде — они недовольно щурились, оказавшись внезапно на ярком свету. Полисмен поставил их лицом к стеклянной перегородке.
Среди десятка высоких и низких, толстых и худых мужчин вторым справа стоял Адам Кельно. Эли Янош подался вперед и внимательно вгляделся в них. Опознать с первого взгляда того, кого он искал, ему не удалось, и он начал разглядывать всех по очереди, слева направо.
— Вы можете не спешить, — сказал судья Гриффин.
Тишину нарушало только свистящее дыхание Натана Гольдмарка — он изо всех сил сдерживался, чтобы не вскочить и не указать на Кельно.
Янош подолгу задерживал взгляд на каждом из лиц, пытаясь связать его с событиями того страшного дня в пятом бараке.
Один, другой, третий… Янош понурился. Полисмен в другой комнате велел опознаваемым повернуться левым профилем, потом правым. После этого их увели, и в комнате снова зажегся свет.
— Ну что? — спросил судья Гриффин.
Эли Янош тяжело вздохнул и покачал головой:
— Я никого из них не узнал.
— Прикажите привести сюда доктора Кельно, — неожиданно выпалил Роберт Хайсмит.
— Это совершенно лишнее, — возразил судья.
— Вся эта канитель продолжается уже два года. Ни в чем не повинного человека держат в тюрьме. Я хочу окончательно в этом убедиться.
Полицейский ввел Адама Кельно и поставил его перед Эли Яношем. Они пристально смотрели друг на друга.
— Доктор Кельно, — сказал Хайсмит, — скажите что-нибудь этому человеку по-немецки или по-польски.
— Я хочу, чтобы мне вернули свободу, — сказал Адам по-немецки. — Это в ваших руках, — добавил он по-польски.
— Вам знаком этот голос? — спросил Хайсмит.
— Это не тот человек, который меня кастрировал, — сказал Эли Янош.
Адам Кельно перевел дух и опустил голову. Полицейский увел его.
