Впрочем, здесь я ничего такого не почувствовал.
На порогах домов, как, впрочем и во всей деревне, никого не было, ни души. Интересно, они ушли по делам, или это в честь меня?
— Нам сюда.
Проводник указал на далеко отстоящее от остальных «строение». Такой же дом, сплетенный из растений. Вместо двери — прислоненный щит. Насколько я мог заметить — без замков.
На тюрьму не очень похоже.
Во всяком случае — на привычную мне тюрьму.
Внутри сидел абориген.
На кровати.
Нормальной такой, вполне человеческой кровати, деревянной, высокую спинку украшала сложная и красивая резьба. Исходя из виденного мной до сих пор, ожидалась подстилка из сухих листьев, на худой конец — домотканая циновка. Впрочем, листья были, восстанавливая мое представление о мире, они покрывали пол.
Абориген отличался от того, что встречал меня, хотя неподготовленному человеку местные казались бы все на одно лицо. Нас — палачей специально учат различать особей необычных видов, будь то ящерицы с Иилана, или похожие на густой туман Фогги.
Но не только внешность отличала обитателя отдельного жилища. Подавленность, страх, растерянность, еще куча родственных эмоций буквально пропитывали воздух. Их с легкостью почувствовал бы и обычный человек, не говоря уже о телепате.
Абориген на кровати поднял на меня свои большие глаза.
«Я… я убил!» — набатом врезалось в мозг.
Как всегда, происходящее я видел глазами жертвы. Чувствовал, переживал или радовался, вместе с ней. То, что сегодняшняя жертва была также телепатом — стократ, тысячекрат усиливало ощущения. Легкий страх превращался в сковывающий члены ужас, а сомнение трансформировалось в почти безумное отчаяние.
С трудом вырвавшись из плена чужих воспоминаний и эмоций, я машинально помотал головой, словно это могло помочь.
Впрочем, что хотел, что должен, я увидел.
Сидящий передо мной, действительно был убийцей.
Страшное преступление.
Невозможное.
Настолько страшное и невозможное, что эдемцы решились вызвать чужака. Палача. Так сказать — специалиста.
Скорее всего, они просто растерялись, не зная, что делать со случившимся, или после случившегося.
А мне хотелось засмеяться и сказать:
«И это все?»
Если бы они видели, если бы они знали то, что знал и видел я.
Когда женщина убивает детей и мужа, ради связи с любовником.
Когда ребенок с улыбкой разделывает, а потом поедает труп матери… не хочу, не желаю видеть и вспоминать!
— И это все? — кажется, я таки произнес свою фразу вслух.
Эдемец, опустошенный, испуганный и придавленный своим поступком, убил… птенца. Да, да птенца какой-то местной пичуги. Парень шел по лесу, засмотрелся, или замечтался, склон небольшого оврага осыпался под ногой, нога поехала, не столько в борьбе за жизнь, сколько инстинктивно, парень схватился за траву, росшую на том же склоне. Как назло, там было гнездо. В гнезде — птенцы. Одного он задушил. И сейчас мучился этим.
