— Здравствуйте, я бы хоте поговорить… — остаток фразы поглотили закрывающиеся двери, однако слово, одно слово неизвестно как выхваченное, услышанное, вывело капитана Андрея Зайкина из сомнамбулического состояния. И слово это: «Рокфеллеры».
* * *
Война! Война!
Мне многие множества смелых юнцов
Нужны для войны!
Мне многие множества вдовьих сынов
Нужны для войны!
Мне множества чернобородых бойцов
Нужны для войны!
Мне множества рыжих, как львы, удальцов
Нужны для войны!
И множества белых, как снег, стариков
Нужны для войны!
Нужны мне тьмы верховых на белых конях!
Ах! На белых конях!
Нужны мне тьмы верховых на рыжих конях!
Ах! На рыжих конях!
Нужны мне тьмы верховых на черных конях!
Ах! На черных конях!
Мне тысячи тысяч нужны, чтоб громко в трубы трубить
Ах! Громко в трубы трубить!
Мне тысячи тысяч нужны — в мои барабаны бить!
Ах! Бить в барабаны! Бить!
Идите ко мне! Без числа я воинов пеших зову!
Ах! Пеших зову!
Летите, игиты! Идите за мной, с неверными в бой!
Война! Война!
(пер. с армянского В. Державина)
Покинув дом вождя Гуюка, Руслан Сваровски обернулся. Приземистое строение разве что разлапистостью и охраной выделяющееся в череде себе подобных.
Интересно, где брат Предводителя живет на самом деле. Не может быть, чтобы в этой халупе.
— Турист, да? — Руслана обдало перегаром, вместе с запахом немытого тела.
Сгорбленный местный в стеганом халате, забывшем вкус воды и стирального порошка, стоял перед ним. Из-под грязной тюбетейки свисали пасма немытых волос неопределенного цвета.
— Писатель, да? — волна запахов не заставила себя ждать.
Усталые глаза с красными прожилками заискивающе смотрели на Руслана. Бесцветный язык то и дело облизывал такие же губы. Не без удивления, Руслан отметил, что неожиданный собеседник еще и босой.
— Ну, писатель, — интересно, откуда местный пьянчужка узнал о ремесле приезжего. Не иначе, старик Юлдуз проболтался, или кто-то из чиновников, кому он предъявлял свой допуск.
— Сто монет! — усталой змеей язык снова выполз изо рта, чтобы обследовать окрестности губ.
— Что, сто монет?
— Сто монет, и я тебе такое расскажу, писатель… такое расскажу… все расскажу!
Руслан подумал, прикинул возраст рассказчика, мог ли он знать, интересующее его.
— Пятьдесят.
Язык снова облизал губы.
— Девяносто.
— Пятьдесят, больше не дам! И то, для начала, я должен услышать твою историю, стоит ли она таких денег.
Пьянчужка, которому не то что хотелось, просто необходимо было выпить, колебался недолго.
— Пятьдесят! И… здесь есть одно укромное местечко. Не на улице же говорить.
