При этом надо отметить, что столь высокий уровень открытости и гласности ни тогда, ни сейчас даже не снился зарубежным спецслужбам, что подчеркивали журналисты всех стран. Мне неоднократно приходилось выслушивать «претензии» со стороны наших коллег из соответствующих подразделений зарубежных спецслужб, когда они упрекали нас в том, что мы, активно и продуктивно работая со СМИ, ставим их в крайне затруднительное и деликатное положение, потому что они не могут ответить тем же и поэтому постоянно подвергаются критическим нападкам со стороны своих СМИ и общественных институтов.
А получилось так потому, что нам приходилось работать, можно сказать, в уникальной обстановке. После начала перестройки и последовавшего за этим разгула гласности многие стали понимать эту самую гласность весьма своеобразно, подвергать все наше советское прошлое безусловному и тотальному очернению. На органы государственной безопасности обрушился шквал критики. Порой эта критика была правильной, справедливой, но по большей части совершенно незаслуженной. Вот нам и пришлось отражать эти атаки. А ведь нас в ту пору было всего 15 человек!
Поэтому решение о создании Центра общественных связей явилось логической реакцией на сложившуюся ситуацию и с энтузиазмом было воспринято всеми сотрудниками, надеявшимися, что им удастся закрепить и развить достигнутые успехи.
С первых дней совместной работы я разошелся с новым руководством в понимании задач, которые должен решать ЦОС. Резко и притом в неблагоприятную сторону изменилась обстановка в коллективе. На смену старым стали вырабатываться новые штампы, вся доводимая до общественности информация стала строго дозированной, любая разумная инициатива глушилась на корню, каждое сказанное нами слово, любое мероприятие проходило длительную и сложную процедуру согласования. Мы по-прежнему многое умалчивали или стыдливо мямлили о том, что было известно всем и ни в одной цивилизованной стране не составляло никакого секрета.
Для меня этот год стал самым трудным периодом во всей моей многолетней карьере в органах госбезопасности, о котором я сейчас вспоминаю без всякого удовольствия. Не раз и не два я подумывал о том, чтобы уйти из ЦОС, и только ряд незавершенных проектов удерживал меня от этого шага…
А затем наступил август 1991 года. Обращение ГКЧП застало меня в Кишиневе, где я вместе с семьей проводил отпуск. Повинуясь годами выработанному правилу в критических ситуациях находиться на службе, 20 августа, прервав отпуск, прилетел в Москву. Сразу позвонил в ЦОС и узнал, что здание КГБ фактически блокировано, контакты с прессой затруднены, да никто и не пытается с ней общаться, хотя информация поступает. Посоветовавшись с коллегами, решили, что мне не стоит появляться на работе, а лучше находиться в городе и свободно общаться с прессой, получая необходимую информацию по телефону.
