Расстались. Грустно стало на душе.
Как бы осиротела школа. Осиротело местечко.
Сердца наполнились тревогой, грустью…
Прибыл молодой учитель в свою часть, облачился в немудреный солдатский мундир. И его сразу вызвали в штаб, вручили большой пакет с пятью сургучными печатями, литер на железнодорожный билет, сумку с сухим пайком и приказали отправиться в Киев. Там по прибытии ему объяснят, что обязан делать.
Он даже не успел заехать домой, в Меджибож, проститься с матерью, сестрами, друзьями. Его ждала срочная дорога. Не успел и оглянуться, как уже сидел в набитом до отказа вагоне, смотрел, как быстро мелькают перед глазами телеграфные столбы, скошенные поля, пожелтевшие огороды, сады…
Ночь провел без сна. И не только потому, что в вагоне было очень тесно, душно и накурено. Главным образом по той причине, что народ ехал уж очень оживленный, возбужденный. Как-то все сразу перезнакомились, стали рассказывать о себе. В этих разговорах и спорах незаметно шло время.
Нащупывая каждый раз за пазухой свой пакет с сургучными печатями, который он должен был в целости и сохранности доставить туда, куда его направили, поддерживал разговор, острил, шутил, как обычно, и вскоре оказался в центре внимания.
В его купе собралось много людей, которые с завистью глядели на неугомонного солдата.
То, что молодой человек был с шевелюрой, а не со стриженой головой, как другие мобилизованные, спешившие в свои части, свидетельствовало, что это не обычный солдат, а просто еще не определившийся то ли офицер, то ли курсант… Он свободно и бойко отвечал на множество вопросов, волновавших соседей, а это свидетельствовало, что молодой человек не из простых… Искушенный парень!
Он был слегка возбужден, чрезмерно разговорчив, весел. Но все же точила его назойливая мысль: по какой причине так быстро, не дав осмотреться, его срочно отправили из части в столицу, да еще с каким-то важным пакетом!
Волнение усиливалось с приближением к Киеву, где он никогда еще не был. Тревожные думы уводили его далеко-далеко, куда только метнулось его воображение. Но под конец решил, что нечего ему так много думать. Он нынче не штатский человек, не сам себе хозяин, а солдат, и начальству положено за него думать; ему все скажут, когда найдут нужным. К тому же следует еще добраться по адресу, который не очень был для него ясен.
Он не заметил, да и все соседи не заметили, как настало утро и как первые солнечные лучи брызнули в окно, озарив золотистым сиянием усталые, сонные лица пассажиров.
