Юноша подошёл к знакомой калитке — высокой двери на боковой стене, выходившей в переулок, который в другой части города считался бы широкой улицей. Стражника тут не было, только тонкая цепочка колокольчика, которую он и потянул дважды.
В одиночестве Паран остался ждать ответа посреди переулка.
С другой стороны звякнул засов, кто-то выругался, и дверь распахнулась на громко протестующих петлях.
Паран уставился на незнакомое лицо. Мужчина был стар, покрыт шрамами и носил многократно залатанную кольчугу, которая неровным краем обрывалась у колен. Его потхельм[2] бугрился от выправленных вмятин, но был ярко начищен.
Стражник осмотрел Парана с ног до головы серыми слезящимися глазами и проворчал:
— Гобелен-то ожил.
— Простите?
Стражник пошире раскрыл дверь.
— Постарше стал, конечно, но черты те же. Хороший художник, поймал и позу, и выражение, всё разом. Добро пожаловать домой, Ганос.
Паран провёл лошадь через узкий проём. Дорожка шла между двумя хозяйственными постройками поместья, над головой виднелся клочок неба.
— Я тебя не знаю, солдат, — сказал Паран. — Но, судя по всему, мой портрет стражникам дали хорошо рассмотреть. Он теперь у вас в казарме вместо половой тряпки?
— Что-то вроде того.
— Как тебя зовут?
— Гамет, — ответил стражник, топая вслед за лошадью, после того как закрыл и запер калитку. — Служу вашему отцу вот уж три года.
— А до того, Гамет?
— Таких вопросов не задают.
Они вышли на двор. Паран задержался, чтобы рассмотреть стражника.
— Мой отец обычно тщательно изучает прошлое людей, которых собирается взять на службу.
Гамет ухмыльнулся, продемонстрировав полный набор белых зубов.
— Он так и сделал. И вот — я тут. Думаю, особого бесчестья не нашлось.
— Ты ветеран.
— Давайте, сударь, я вашу лошадь уведу.
Паран передал поводья Гамету, затем обернулся и оглядел двор. Тот показался ему меньшим, чем в воспоминаниях. Старый колодец, вырытый безымянным народом, который жил тут ещё прежде канцев, уже почти обратился в гору пыли. Ни один ремесленник не возьмётся за то, чтобы вернуть на место эти древние камни с затейливой резьбой — просто из страха, что тем самым разбудит призраков. Под самой усадьбой было много таких же камней, выложенных без раствора, в глубоких подвалах, только многие комнаты и коридоры уже настолько просели, что ими невозможно стало пользоваться.
Слуги и садовники сновали туда-сюда по двору. Никто ещё не заметил прибытия Парана.
Гамет откашлялся.
— Ваши мать и отец не здесь.
