– Почему же ты не подошел ко мне во время плавания, времени было достаточно.
– Как я мог подойти, когда я не мог ходить! И потом, разве возможен серьезный разговор на корабле, там столько свидетелей и такие тонкие стенки?
– Это верно.
– Но и там я получил радость, огромную радость, если признаться.
– Что ты имеешь в виду?
Гость закатил глаза и сладострастно покачал головой.
– Сцена гадания. Я стоял в толпе гаруспиков и авгуров, среди этих бесконечных священных кур, и восторженно, с наслаждением следил, как ты управляешься с одуревшей от нелепого страха толпой суеверных идиотов. В самом деле, можно ли ставить успех громадной экспедиции, транспортировку целой армии в зависимость от того, насколько налита кровью печень безмозглой птицы.
Квестор вдруг помрачнел, он слегка склонил голову набок, он всегда так делал, когда переставал до конца понимать своего собеседника.
– Слишком смелые речи, раб.
Поняв, что голос военачальника звучит серьезно, раб сморщился и скорбно вздохнул.
– Извини, если задел какие-то особенно римские чувства в твоей душе.
– Слишком смелые речи, раб!
– Еще буквально несколько слов. И я умолкну. Может быть, на время, будет твоя воля – навсегда.
– Произнеси свои несколько слов.
Вдруг раб яростно, животными, собачьими движениями стал расчесывать себе шею.
– Когда мы высадились в Цирте…
– Продолжай.
– …я снова бросился к Марку, потрясенный до глубины души видением твоего образа, извини, что льщу так грубо, у меня нет времени для более тонких приемов. Так вот, я попросил его: ну теперь-то наконец приведи меня к нему, к Луцию Корнелию Сулле, квестору консульской армии. Знаешь, что он мне предложил?
– Взять меч, коня и следовать за мной?
– Да.
– И что ты сделал?
– Я продал тут же полученного коня, меч и пошел в портовый лупанарий вышибалой.
– Почему ты не пошел в бой со мной?
– Там я мог погибнуть, как и ты. Но даже не это самое важное. Самое важное, что в той экспедиции не было никакого смысла. Для тебя, для Луция Корнелия Суллы. Одерживая победу, ты ничего не выигрывал для себя. Вся польза доставалась римскому народу и Гаю Марию.
– Ты говоришь так, как будто ты…
– Нет, не спеши, я не предатель, не враг, я очарован идеей твоей великой судьбы, твоего ослепительного восхождения, и когда ты начинаешь делать ходы неправильные, ненужные, я теряю интерес к тебе.
Взяв в руки кувшин, принесенный Метробием, Сулла поискал глазами чашу, она стояла на дальнем конце стола. Гость понял желание своего нового господина и, мгновенно сорвавшись с места, бросился за чашей. Он поднес чашу Сулле, взял из его рук кувшин и сам бережно и аккуратно налил вино.
