— Видите? Ага! — торжествующе сказала девочка. — Убедились? А спорили! Имя! Я читать умею! Это так сына моего зовут — Артикул. И не спорьте больше, если не знаете. Имя! Имя!
Я отошел, усмехаясь.
Долговязый парень вертелся возле двух девиц, говорил вкрадчиво:
— А зовут меня Федором, что в переводе с древнегреческого означает, между прочим, «подарок женщинам»… Ну, а фамилия моя вам ничего не скажет, да и не значит она, наверное, ничего… Так что, пардон, я вам ее не скажу…
Девицы хихикали.
Чайки, некогда гордые птицы, сидели на раскрытых баках с пищевыми отходами.
По оттаявшей земле деловито прыгал воробьишко. Из-под куста, из вороха прошлогодних листьев на него, не отрываясь, смотрела бело-рыже-черная кошка. Она замерла, только рот ее нервно дергался.
Из чьего-то окна рвался уже разрешенный повсеместно мощный голос Высоцкого:
Что-то воздуху мне мало — ветер пью, туман глотаю, —
Чую с гибельным восторгом: пропадаю, пропадаю!
Чуть помедленнее, кони, чуть помедленнее!..
«Но что ему, мертвому, от нашей любви? Может, ему — живому — помощь была нужна… да хотя бы и пива кружка… или обедом накормить… Молодые от хорошей жизни не умирают…»
Какой-то старик копал клумбу. Работал неспешно, старательно. Я бы сказал: красиво. Люблю тех, кто умеет красиво работать.
Старик напевал:
Ходють девочки в кино,
Знають девочки давно:
Уносить свои гитары
Им придется все равно…
Он, видимо, почувствовал мой взгляд на себе. Выпрямил спину.
Лицо у него было уже чуть ли не дочерна загорелым. Худое лицо. Морщинистое. И кожа — как потрескавшаяся земля. Нос заострившийся. Глаза маленькие, цепкие. Он посмотрел на меня пристально (я глаз не отвел) и как-то странно. Очень странно. Он словно бы силился улыбнуться, хотел — и почему-то не мог.
Старик вглядывался в меня, наверное, с минуту. Но до чего же долгой минута эта показалась мне! Глядел и молчал. Затем снова согнулся над клумбой с лопатой в руках.
Настало время обеда.
Потом пришли вечерние сумерки. Все уселись в холле у телевизора.
Я вышел на крыльцо. Старик стоял у дверей. Он как будто ждал меня; и он словно бы знал, что я выйду.
— Фамилия ваша — Рихтан? — спросил старик. Нет, не спросил — сказал утвердительно.
— Да, Рихтан, — ответил я. И еще подумал: «Везет мне сегодня на имена да фамилии…»
— Отойдемте в сторонку, — сказал старик. — Сядем на скамейку.
И когда сели — сразу:
— Я — твой папа.
Да, так он и сказал: «Я — твой папа».
Я смотрел на него остолбенело; лицо мое, вероятно, было бессмысленно.
