Страдания юного Зингера | страница 57
В последние дни он со спокойной уверенностью привык ощущать: жизнь кончается. Так ощущаем мы небо над головой, землю под ногами, зелень вокруг, тепло или холод, дождь или снег, тишину или шум.
Он уже переболел этой болезнью: боязнью смерти.
Шел торопливо, едва ли не стремительно и вдруг словно споткнулся: всё, больше идти не могу.
Повернул в какой-то двор, увидел: в углу, у кирпичного забора — трава, деревья, кусты. Стал пробираться в этот угол, осторожно раздвигая ветки кустов, ясно понимая: они живые. Увидел место — чистое, без мусора, где можно было бы лечь, и лег — вверх лицом, ощущая, как прохладна и как добра к нему каждая травинка.
Боль, — до этого сжавшаяся в точку, — постепенно растекалась по всему телу и, кажется, затихала, уходила в стебли трав, в корни, в землю… все глубже, все глубже…
Голубь (или ворона?) с шумом пролетел над ним и помешал подумать о чем-то главном, самом необходимом для него. Птица исчезла, и словно исчезли единственно истинные мысли и слова и остались только никчемные, случайные, пустые. Но зачем они, эти лживые слова, нужны здесь — среди черноты земли и корней, среди зелени листьев и трав?! Здесь — его земля, и он хотел найти именно те слова, что соединили бы его с землей под ним и с небом над его головой.
Протянул руку, пытаясь достать до ствола ближайшего дерева и погладить его шершавую кору, — не смог.
Лежал, прислушиваясь к себе и к земле. И услышал, как вырастает из земной толщи трава, и почти что с наслаждением подумал: вот она, зеленая, сильная, пробьется сквозь меня и скроет меня навеки.
Но еще не сейчас, не в эту минуту… еще не пришло время… еще чужие слова во мне.
Придут ли его собственные? Поймет ли он их? Что за истина откроется ему? Впрочем, от него уже ничто не зависит. Уже ничего не сделаешь, ничего не изменишь…
Земля. Небо. В едином безмолвии. Без присутствия человека.
В последние дни так спокойно, как сейчас, ему еще не было ни разу. Предвечный покой.
Те, кто остается здесь… — мне их жаль. Им тяжелее, чем мне; им еще жить. Может быть, долго.
Неожиданно вспомнил тягостные часы в вестибюле больницы, где он сидел и ждал, ждал — и дождался сообщения о смерти жены.
Сейчас он ждал уже собственной смерти.
Вечером дворничиха заглянула в угол двора, увидела лежащего на земле человека, заговорила сама с собой — устало и равнодушно:
— Всё пьют и пьют, проклятущие. Неважно где, лишь бы нажраться. Ох, мужики, мужики. Хоть кол им на голове теши, им всё едино. Лишь бы… — Вглядевшись, осеклась на полуслове; прошептала: — Господи! Господи! Господи! — Перекрестилась и закричала истошно: — Маша! Звони скорей в «скорую»! Ма-ша!