.................................
— Правду говорят наши жены: все мы — козлы.
— Может, и правду, но все равно они — ух, какие подлые! Вот я для жены своей и мамаши ее, то есть для тещи своей, покойницы, живота не щадил, всё в дом, всё в дом… всё в дом… Но правда, потом, после тещиной-то смерти, понемногу уносить стал… на пропой… Но свое же! А она из дому выгоняет меня, кричит…
— Кто она?
— Она? Жена, конечно. Не теща. Жена! Жена у меня пока еще не покойница…
.................................
Было тепло и уютно. Обстановка в «разливе» успокаивала. Никто не мешал думать, вслушиваться в себя.
Вино не действовало: Алексей Иванович не пьянел. Наверное, он и не мог сейчас запьянеть.
Хотелось остаться, слушать других и себя. Все здесь были равны, у всех были свои горести, и никто никому не был ничем обязан… Но ведь не простоишь вот так, за столиком, весь день.
…Выходя из разливочной, он услышал чей-то деланно удивленный голос:
— Ха! Уже полутемки!
В городе стемнело. Но уличных фонарей еще не зажгли.
Снег наконец-то перестал идти. И еще совсем недавно падавший с неба стерильно белым, он превращался под ногами прохожих в черную жижу. Во все стороны летели грязные брызги.
Дул сырой ветер. «Наверное, скоро оттепель», — поеживаясь, подумал Алексей Иванович. Он засунул концы шарфа поглубже под пальто и пошел по проспекту, уже едва различимому.
Из какого-то сквера, где белели островки еще не затоптанного людьми снега, послышались громкие детские голоса. Алексей Иванович остановился у ограды сквера, закурил. Две девочки — лет восьми-девяти — катались с горки и радостно, взахлеб, распевали:
Ах, мамочка, на саночках, каталась я не с тем.
Ах, мамочка, зачем?
Ах, мамочка, ах, мамочка, как ты была права!
Они всё повторяли и повторяли одни и те же слова разудалой песни — видимо, других слов просто не знали.
Кто-то из прохожих задел стоящего мужчину плечом; на ходу, не обернувшись, извинился. Исчез в темнеющем городе.
Алексей Иванович ответил на извинение запоздало:
— Ничего… Живой.
Проснулся он внезапно. Резко сел, в полной темноте правой рукой нащупал спинку стула, стоящего возле постели, взял какую-то одежку — как он вскоре убедился: короткий женский халат, — надел на голое тело. На цыпочках, прислушиваясь к каждому своему шагу, вышел в коридор.
Здесь было темно почти так же, как в комнате. Только вдалеке (далеко-далеко?!) слабой полосой лежал свет. Узким, длинным, незнакомым коридором пошел на этот свет, еще непонятный ему. Левой рукой придерживал нахально распахивающийся халат. Правой — ощупывал стену. Босые ноги ощущали холодные доски пола — и это почему-то придавало ему уверенности. Теперь он был убежден: впереди, там, где свет, — кухня. Там он сможет оглядеться, сориентироваться, обо всем поразмыслить. Да, но почему там свет? А если это не спят соседи? Но что заранее гадать? — сначала еще дойти надо…
