Все последние дни в городе мело. Мягкий, влажный снег прилипал к лицам, рукам, одежде. Снег приглушал голоса, шум машин. В городе царило едва ли не безмолвие.
Все последние дни забот у Алексея Ивановича было по горло. И вдруг все они — разом — исчезли, словно их снегом засыпало. Алексей Иванович вышел из дверей поликлиники и остановился: куда идти? Непривычно тихий, утопающий в снегу лежал перед ним проспект.
«Першпектива», — вяло усмехнулся Алексей Иванович.
Посмотрел на часы: три с минутами. Времени — даже до вечера — было, оказывается, много.
В «разливе» в этот час — никаких очередей, никакой толчеи. Взяв два стакана портвейна по 32 копейки, Алексей Иванович неторопливо и основательно устроился в уголке. В разливочных, когда они полупусты, создается обычно доброжелательная, успокаивающая атмосфера. Алексею Ивановичу в «разливе» сейчас нравилось также и то, что здесь нет никого из знакомых, — можно побыть и среди людей, и наедине с самим собой.
Шарканье ног, звяканье стаканов… Все просто: подойти, взять, выпить, поговорить, уйти… может быть, вернуться — повторить… И вновь, и снова, и опять — Бог любит троицу.
Он не прислушивался, но волей-неволей слышал обрывки чужих разговоров.
.................................
— Прихожу я вчера вечером домой, а жена с паласом…
— С кем, с кем жена?
— Тьфу на тебя! Не с кем, а с чем. С паласом.
— А что же это такое?
— Палас-то? Это, понимаешь ли, ковер, но только палас называется.
— А-а-а… Так бы и сказал: ковер. А вот моя на днях…
.................................
— Ну и что, что ты мне не жена? Зато знаешь, как я тебя люблю!
— Еще бы не знать! На собственной шкуре уже не раз испытала. Спасибочки. Дальше некуда.
— Нет, ты послушай. Вот если бы сейчас был тридцать седьмой и меня бы взяли. Били, пытали, про знакомых спрашивали. Я бы, может, всех поименно назвал, но только бы — не тебя. Нет, не назвал бы. Пусть бы я совсем пропал, пусть бы меня расстреляли эти сволочи, но зато ты была бы спасена… Вот как! А ты…
— Почти седой уже, а все ерничаешь, Володька-Володимер. Креста на тебе нет.
— Может, и нет. Может, ты и права… А вот выпить, красотулька моя, — это святое?
