В те первые дни Афганистан открывался мне не по книгам и чьим-то докладам. Я, что называется, физически ощущал жизнь этой страны. Огромная армия, действующая по указанию центральной кабульской власти; плохо вооруженные и неизвестно за кого воюющие войска Царандоя (министерство внутренних дел); построенная по образцу нашего КГБ тайная полиция, так называемая Служба государственной информации — СГИ с ее Хадом (спецподразделениями). Всех их мне, как ГВС в ДРА надо было объединить и заставить — именно заставить — воевать за идеалы их Апрельской (Саурской) революции.
На огромных пространствах Афганистана народно-демократическая власть установилась лишь в крупных городах — Кабуле, Герате, Кандагаре, Мазари-Шарифе, Джелалабаде, Кундузе и других. Большинство же населенных пунктов в уездах и волостях находились в руках мятежных полевых командиров.
По имевшимся у нас разведданным в пределах Афганистана в различные месяцы года находилось от 50–60 до 70–80 тысяч мятежников, большей частью в районе Кабула и юго-западнее столицы, а также в ущелье Панджшер, в центре страны, в районах Кандагара и Герата и особенно густо в районе Джелалабада, то есть в юго-восточной части Афганистана, примыкающей к Пакистану и Индии. Большие группировки имелись и в районе Мазари-Шарифа, и в северо-восточной провинции Бадахшан, соседствующей с нашим Таджикистаном.
Центральные дороги — восточная, идущая на Кабул через перевал Саманган, и западная — через Герат-Кандагар — практически контролировались мятежными силами.
Мы с Владимиром Петровичем немало размышляли обо всем этом. Можно себе представить как в чужой стране сидят два генерала, два иноверца, которых и позвал-то в эту страну на помощь далеко не «афганский народ», как это тогда у нас в газетах писали — сидят и решают: как бы это так изловчиться, чтобы заставить самих афганцев воевать с афганцами, да при этом еще и «вручить» кабульскому руководству ответственность за все происходящее, ответственность, от которой оно всячески открещивалось как только могло… Конечно, столь масштабные политические действия нам представлялись заботой посла и посольства, представителей ЦК КПСС и работников КГБ. Но шла война, и мы думали прежде всего о своей доле ответственности.
— А как обстоят у нас дела с сохранением военной тайны при подготовке операций? — спросил я Черемных.
— Эх, Александр Михайлович, в этом деле мы глупцы.
— То есть как?
— Ну посудите сами… Давайте поразмышляем.
