И, конечно, то немногое, что оставалось неизменным на протяжении всей его жизни, – любовь к матери. Впрочем, о причинах этого постоянства некоторые биографы (да и, по-видимому, современники) высказывали довольно своеобразное мнение, суть которого стоит привести для лучшего понимания психологии Фридриха Ницше.
Есть достаточно циничное наблюдение: родственников хорошо любить на расстоянии, и чем оно больше, тем любовь прочнее. Применительно к Ницше это выглядело так. Практически с раннего подросткового возраста он постепенно, но неуклонно отдалялся от материнского очага. Сперва он стал бывать дома лишь на выходных, потом – только на каникулах, затем – изредка по праздникам, как, например, на Рождество в год своего тридцатилетия (1874).
«Слепота перед христианством есть преступление par exellence – преступление против жизни…»
(«Ecce Homo»)
Можно проследить это отдаление географически: Пфорта, Бонн, Лейпциг (все это пока сравнительно близко к давно ставшему родным Наумбургу), затем Швейцария, Базель, Турин, бесконечные переезды по югу Европы. Конечно, это всего лишь попутное наблюдение, но в каком-то смысле оно показательно.
Франциска Элер-Ницше была для Фридриха где-то далеко, она не имела возможности (а с годами – и желания) вмешиваться в текущие дела сына. А отсутствие повседневных неизбежных трений делает образ далекого родного человека милее и притягательнее, встречи с ним – желаннее, переписку – нужнее. В сознании этот образ очищается от всего негативного, конфликтного, оставаясь далекой тихой гаванью, где всегда ждут и любят. Вот это-то теплое отношение к матери, не омраченное обыденными сложностями, Ницше и сохранил до последнего дня.
Есть версия, по которой род Ницше происходит от польских дворян Ницких, перебравшихся в свое время в Саксонию по политическим соображениям и обстоятельствам. Однако кроме поздних биографических утверждений об этом самого Ф. Ницше доказательств этой версии нет
Трудно сказать, насколько такой взгляд отражает реальное положение вещей, но факт остается фактом:
Ницше, не раз на протяжении жизни делавший резкие повороты в отношениях с людьми, с матерью не имел ничего подобного. Из его писем она была в курсе дел сына, что объясняется скорее не материнским любопытством, а склонностью Фридриха говорить и рассказывать о себе – как минимум на бумаге. Ей было отчего радоваться за сына – ранняя университетская карьера, публикации и так далее, – но было и отчего переживать. Как любая нормальная мать, она не могла оставаться равнодушной к двум главным, на ее взгляд, проблемам сына: плохому здоровью и отсутствию собственной семьи. Врядли она глубоко вникала в духовные поиски Ницше – он сам не всегда имел ясное и единое представление о них. Но проблема непонимания, с нарастанием сопровождавшая Ницше в зрелости, почти не касалась матери.
