Катюша взволнованно молчала, обняв цветы. В ее глубоких серо-голубых глазах теплела признательность и благодарность.
— Поехали! — скомандовал Граф, прервав затянувшуюся встречу.
Дядюшка Цан взял под руку Студента.
— С этой минуты ты для меня родной брат, — Студент недоуменно глянул на него, — Не понял? Эх ты, а еще студент! Ты мой родной брат потому, что не струсил, две пули принял на себя, которые летели в Графа… Иди, вон та машина отвезет домой тебя и твою восточную принцессу…
Оказывается, дядюшка Цан все-таки заметил Дальмар, без обиды подумал Студент. А для остальных она осталась невидимкой…
В машине он не сдержался, обнял ее за талию и сразу почувствовал, как ожила она под его рукой, как что-то конвульсивно забилось в ее теле от предчувствия…
Дома Дальмар швырнула в угол дорожную сумку…
— Ну, что стоишь?.. Давай раздевай!
И отдалась ему жадно, неистово, со страстью дикой кошки…
Вечером, когда они ужинали в ресторане «Пекин», у Студента все еще опьяненно кружилась голова и еще слышались ее прерывистые вздохи, вскрики.
С того дня на занятиях он думал только о ней. А чтобы сократить ожидание, часто сбегал с лекций. Она встречала его в ярко-пестром халатике узбекского шелка. Из трех белых пуговиц одна, нижняя, всегда была расстегнута, отчего уголки халата при движении открывались чуть выше колен, и он, скрыто поглядывая на ее смуглое пышное тело, дурел от палящего соблазна. Бушующая плоть, как молния, разряжалась в неистовых ласках Дальмар, каждый раз восторженно убеждая его, что это несравнимо с теми тайными телесными усладами, которые до встречи с ней сумбурно блуждали в его мужском воображении.
На пятый день она сказала:
— Мне нравится в Москве. Можно, я поживу у тебя еще недельку?
У него перехватило дыхание от вспыхнувшей радости, но он сдержался, ответил с небрежным великодушием:
— Живи сколько хочешь…
После поездки в Ташкент многое для него изменилось и в зазеркальной комнате. Он почувствовал себя не послушным наемным телохранителем, а человеком, напрямую причастным к делам графства. Пропало чуть холодноватое отчуждение, которое разделяло его с Олегом, исчезла слегка пугающая полуофициальная сдержанность Графа. Теперь при встречах они улыбались ему, как равному, спрашивали о самочувствии, шутили. Это признание он с гордостью осознавал как высшую награду.
Началом трагических событий в графстве послужил визит уже знакомого Студенту большого советского начальника.
Дутый, похотливый Самовар, который ползал на коленях в жаркой сауне перед Леонеллой, протопал короткими ножками мимо зеркала, присел к столу, сложив сардельки-пальчики на вздувшемся животе.
