Но коль скоро я понятия не имел, что за тайна «на самом деле» кроется за моим нелепым поведением, пришлось оставить объяснение в силе. Размягченный и сконфуженный Алешиной доверчивостью, я впервые в жизни смотрел на него покровительственно, как старший. И, желая быть великодушным, сказал то, что должно было ему польстить:
— Хватит обо мне! Есть же предметы поинтереснее. Как твои стихи? Ты обещал их показать, я жду, стесняюсь напомнить, а ты, похоже, и думать забыл?..
— Со стихами покончено, — отрезал Сидоров, надменно вскинув голову.
— Как так? Почему?
— Когда ты не Пушкин и не Надсон, — с назидательной суровостью проговорил Алеша, — лучше найти себе другие занятия. Слава Богу, я вовремя это понял. А рифмовать может и попугай. У одних наших знакомых есть такой, сидит в клетке, хохол раздувает и болбочет: «Попочка хороший, очень хочет крошек…» Походить на него? Благодарю покорно!
— А как же твоя Муза? Ты ж говорил, после встречи с ней у тебя стали выходить по-настоящему хорошие стихи…
Последнюю фразу я насилу закончил, так как понял уже, что начинать не следовало. Однако идти на попятный было поздно.
— Она мне безразлична. Не желаю больше ее знать. Это была ошибка, и я рад, что все разрешилось. — Алеша умолк, возможно ожидая новых вопросов. Но я не осмелился их задать, и он продолжал, на глазах закипая: — Я говорил тебе, что подстерегал ее каждый вечер. Так вот, позавчера ее провожал юнкер!
Я пожал плечами:
— Ну и что? Барышень принято провожать, это ни о чем не говорит.
— Ты же их не видел! — крикнул Алеша. — Она глаз с него не сводила, а он… добро бы человек, а то — глиста! Длинный, как жердь, головка маленькая, усики фатовские, рожа дурацкая!
— Что ты на меня-то кричишь? — урезонил я его. — Я не юнкер. А насчет нее почем ты знаешь, что она слушала его не из простой вежливости?
Жестом, полным безнадежности, Сидоров отверг мои утешения:
— Брось. Мне известна разница между учтивостью и дешевым заигрыванием. Этот глистообразный, он все зубоскалил, смешил ее. А она так, знаешь, торопливо, готовно хихикала. Хихикала! — повторил Алеша, напитав это слово таким убийственным ядом, что образ Снежной королевы поблек и скукожился в моем воображении.
За столь важной беседой мы не заметили, как уже раза три прошли из конца в конец весь Арбат. Мамины упреки в последнее время мало меня задевали, но на этот раз мне самому хотелось домой. Устал что-то.
— Пора, — вздохнул я горько. — Опять скандал будет.
