– Шлёнда, – продолжил сердитым тоном человечек. – Ты чего не отвечаешь? В лоб захотел? Так я скоренько это соображу, – и он поспешно сжал кулачок, протянул его в сторону Виктора и легонько им потряс, погрозив ему этим сереньким прыщиком. – А ну, баглай, невоспитанный такой, сей миг же отвечай.
– Чего? – взволнованно пролепетал Витюха и пару раз испуганно моргнул своими тяжелыми, будто чем-то груженными сверху веками.
– Чего-чего, ме-е-е, – протяжно мекнув, уже менее сердито откликнулся человечек и, перестав размахивать кулаком, опустил руку вниз. – Я спросил, как тебе мой пляс. Понравился, поди… Видел же, как я вприсядку всякие разные па выдавал… Ох! и люблю же я этот пляс, вот честно, уж очень я уважаю его… А ведь русский народ под этим самым делом, – и человечек, приподняв свою тупую широкую морду, а может, все же лицо, правым указательным пальцем постучал по шее, причем послышался гулкий звук, словно кто-то звякнул стаканчиком об стаканчик, – так вот, под этим самым делом частенько он этот пляс выдает… Ну, уж, конечно, не так, как я, по всем, значит, правилам танца, а так, слабенько, пошатываясь и покачиваясь, подчас не удерживаясь на ногах и падая в грязь мордой. Эх! такая песня, музыка и пляс красивые, а вы, шлёнды, пропившие мозги, лицо, род и землю, только и помните его в неадекватном состоянии… Ты же, свин, тоже пляшешь, хотя и без музыки, и все время всякие пакостные словечки выкрикиваешь, поганишь традиции, песни, плясы… Ах ты, пьянь рваная!..
– А давай ему язык отрежем, – неожиданно вмешался в разговор тот самый пронзительно-резкий голос. Он раздался где-то позади Витька, и через миг на правое плечо того кто-то вскочил и довольно крепко надавил на него, глубоко и болезненно врезавшись копытами в свитер и кожу под ним.
Виктор Сергеевич, как сумел, повернул голову и увидел второго человечка, хотя теперь, разобравшись в голосах, коими они гутарили, он со стопроцентной уверенностью мог сказать, что видел перед собой тех самых некошных. Так вот, тот второй некошный был очень сильно похож на первого и отличался от него лишь менее массивным носом да оттенком кожи, которая смотрелась светло-ореховой. Одет же он был не в косоворотку и штаны, а в добротный серый костюм-троечку, белую рубашку с укрепленной на шее черной бабочкой. Клиновидная борода его была совсем редкой, не более двух десятков седых волос.
– Так что, Луканька, – обратился он к своему сородичу и больно переступил копытцами на плече Витька, так что укрывающая свитер листва и стебли плюща не смогли спасти своего обладателя от рези на коже, – отрежем ему язык, чтобы более ему не было повадно похабить песни погаными словами… Чтобы более ему не было повадно похабить танцы своими пьяными кривляньями… Да и, потом, не люблю я, когда всякая рвань, как ты правильно выразился, калечит веселые и легкие песни, сохранившиеся в народе с давних времен.
