— Пока еще по городу семь, а от вокзала пять, — сказала баба Глаша, вынимая кошелек. — А в Питере сколько на маршрутке?
— По-разному. Где десять, а где и пятнадцать. А то и больше.
— Кошмар! — изрекла баба Глаша и надолго замолчала.
Слава богу, неболтливая. Я смотрела в окно, но пейзаж ни о чем мне не говорил.
— Остановочку! — сурово потребовала вдруг баба Глаша.
Маршрутка резко затормозила у обшарпанных гаражей, и я чуть не ударилась лбом о спинку переднего сиденья.
Окружающее к оптимизму особо не располагало. С одной стороны — кучка невысоких домов, среди которых пятиэтажные хрущобы смотрелись небоскребами. С другой — сплошные гаражи. Поодаль — маленькая белая церковь и — сколько глазу хватит — кладбище. Оно спускалось по склону горы вниз и тут же поднималось на противоположный склон. Издали ряды надгробий казались хаттифнатами — белыми сказочными существами из какой-то детской книжки.
— Нам туда, вниз.
«На кладбище?!» — испугалась я, но баба Глаша повела меня в обход гаражей, за которыми оказались ряды частных домов, до самого низа лощины. Попадались небольшие лачужки, но в основном дома были явно зажиточные — большие, каменные, в два-три этажа.
— Это еще город? — спросила я.
— Конечно, — усмехнулась баба Глаша. — А что же еще? Это называется Верещагинская балка. А внизу — Верещагинский ручей. Мой участок как раз рядом с ним. Сейчас вниз спустимся. Как: по лестнице или прямо? По лестнице дольше.
Я посмотрела на длинную крутую лестницу с кривыми бетонными ступенями и ржавыми перильцами, которая ныряла в кусты между двумя участками. Конца ее видно не было.
— Пойдемте прямо.
Баба Глаша кивнула и повела меня дальше по дороге. Сделав широкую петлю, дорога превратилась в заросшую тропинку, ведущую в жутковатый тупик.
— Как же здесь вечером ходят? — удивилась я.
— А чего здесь ходить-то вечером? Вечером дома сидеть надо. Ну если что, то окна светятся, не заблудишься.
— А… если бандиты?
Баба Глаша хотела что-то сказать, но посмотрела на меня и промолчала.
Наверно, подумала, что мне уже никакие бандиты не угрожают, решила я. И правда, грабить нечего, насиловать страшно.
Дальше пошли и вовсе партизанские тропы. Даже не тропы, а какой-то пролаз между двумя заборами. И так круто под уклон, что мне пришлось идти в раскорячку на полусогнутых ногах. Несколько раз я поскальзывалась на прошлогодних листьях, а потом и вовсе чуть не упала в ручеек, наискось пересекавший тропку.
— Здесь только от врагов прятаться, — проворчала я, очищая о камень подошвы сапог.
