Но тут я злобно себя оборвала.
Разглядела принца, да? Оценила? А теперь он тебя разглядит и оценит. Засекай время, через сколько секунд он вежливо попрощается и сделает отсюда ноги.
Андрей подошел к кровати, поискал глазами хоть какую-нибудь табуретку, не нашел и осторожно присел на краешек. Я не знала точно, когда он придет и придет ли вообще, поэтому оказалась застигнутой врасплох — лежащей под одеялом. Хотя я же в больнице, чего бы мне не лежать? Я села, подтянула под себя ноги и вообще вся как-то сжалась, словно старалась стать как можно незаметнее.
— Здравствуйте, — церемонно поприветствовал меня Андрей. — Как вы себя чувствуете?
— Спасибо, нормально, — хриплым шепотом пробормотала я.
Соседки со злорадным любопытством во все глаза следили за лицом Андрея. Разумеется, всем было интересно, как он отреагирует на мою неземную «красоту». В первый момент он действительно вздрогнул. Заметив это, я сжалась еще сильнее, не зная, куда спрятать свою роскошную физиономию. Но Андрей быстро с собой справился, встал, поставил на тумбочку пакет, сквозь полупрозрачные бока которого просвечивали апельсины, бананы и маленькие пакетики сока.
— У вас горло болит? — вежливо спросил он, выслушав мое неловкое благодарственное бормотание. — Тут дует от окна.
— Нет. Я теперь все время так говорю. Связки повреждены.
— А это не лечится?
— Почему, лечится. — Я попыталась улыбнуться, но получилась жуткая гримаса. — Только это очень дорого стоит. Так что придется мне привыкать жить такой.
Он посмотрел на меня удивленно. Наверно, ожидал чего-то другого.
— Марина, вам нужна какая-то помощь? — В его голосе не было ни капли формальной вежливости, вынужденного участия. — Вы уже решили, что будете дальше делать? Куда поедете из больницы?
— Честно говоря, нет, — вздохнула я. — Виктор Алексеевич, мой врач, говорил, что постарается найти мне место прислуги. Чтобы я могла жить в доме, но… По-моему, это безумие. Такое страшилище, да еще и неизвестно кто. Ни имени, ни биографии. Может, я убийца или воровка, кто знает.
— Вы совсем ничего не помните?
Андрей пытался выбирать слова как можно осторожнее, чтобы не задеть меня — похоже, боялся причинить боль.
— Ну как совсем ничего? — Я наклонила голову к плечу, поправила подаренную санитаркой Полиной пеструю косыночку, из-под которой высунулась изуродованная мочка уха. — Так, наверно, не бывает. Я вот тут думала. Выходит, что я не помню ничего из того, что отличает меня от других людей. Именно меня. Я же знаю, что я человек, что я женщина, что у меня есть руки и ноги, что раз я родилась, значит, у меня есть или были папа и мама. Это-то я помню, никто мне об этом не говорил. Что я должна была в школе учиться, может, даже в институте. Мало того, ведь о другом я помню такие подробности! — Я еще раз подумала, что Андрей слушает меня не из вежливости или чувства долга, а по-настоящему заинтересованно, и у меня словно язык развязался. — Вот, например, в коридоре кактус на подоконнике стоит. Я знаю, что он называется клейстокактус, что он цветет красивыми красными цветами. А сегодня ночью вдруг стихи вспомнила. Брюсова. «Одиночество, встань, словно месяц, над часом моим». Зато о себе самой ничего не помню. Вот сказали, что меня зовут Марина Слободина и что я из Сочи приехала, так это только потому, что у меня в кармане билет лежал. Ну и ладно, пусть я буду Марина Слободина из Сочи. Хотя бы пока. Иногда что-то такое смутное мелькает, как будто сон пытаюсь вспомнить. И никак. Ускользает. Странно, правда?
