— Требуй! Оно готово!
— Посмотрим.
Она как-то особенно ударила в ладоши. Вошел невольник и по ее знаку поставил около постели стол из полированного дерева, ножки которого были из слоновой кости и имели форму львиных лап, а на этот стол — чашу и сосуд. Потом он удалился.
Тогда, указывая на них рукой Гипериду, который с любопытством следил за этой сценой, Фрина сказала ему:
— Знаешь, что в этом сосуде?
— Почем я могу знать! — возразил Гиперид. — Икарское или корцирское вино, которое ты так любишь выпить вечером, несколько глотков.
— Нет, там не вино. Слушай, Гиперид, минуту назад ты принял меня за жестокую статую. Я не статуя, но я жестокая. Ты предложил мне жизнь Евтихия за одну ночь счастья… Я отказалась… Но ты также предлагал свою, я принимаю… В этом сосуде яд, страшный и приятный яд, он не причиняет страдания. Через несколько часов после приема ты тихо заснешь… А мне хочется, чтобы завтра все Афины повторяли: «У Гиперида не было денег, чтобы заплатить Фрине, он заплатил ей своею жизнью».
Гиперид взял твердой рукой чашу.
— Лей! — сказал он.
Она налила.
Он хотел пить, но она остановила его.
— Погоди, — проговорила она, — подумай… Это не пустая игра: ты умрешь.
— Через сколько часов?
— Через пять или шесть.
— Пять или шесть вечностей наслаждения!.. За кашу любовь, Фрина! — Он сразу осушил чашу и далеко отбросил ее.
— Теперь я достоин тебя?
— Да, — ответила она, подавая ему руку. — Я люблю тебя! Я твоя…
На рассвете Гиперид проснулся. Первый взгляд его встретил улыбку Фрины.
— Так я не умер? — весело вскричал он.
— Ты сожалеешь об этом?
— Нет, потому что в могиле я бы не мог уже любить тебя.
Эта ночь любви имела много сестер. И Фрина не скрывала нежной привязанности к Гипериду, она повсюду являлась с ним.
Это было неблагоразумно, потому что она знала злость Евтихия. К печали, причиненной презрением Фрины, прибавилась ярость при виде ее любовника-собрата.
Однажды, когда она прогуливалась с одной своей подругой, к ней подошел Евтихий.
Она хотела удалиться.
— Только два слова, — сказал он голосом, который выражал и мольбу, и угрозу.
— Ну что?
Он наклонился к ней и прошептал:
— Моя любовь и пять талантов… или ненависть и смерть… выбирай!
Фрина вздрогнула, услышав объявление этой войны, но, силой воли сдержав движение, выражавшее боязнь, она иронически ответила, смотря прямо в лицо Евтихию:
— Так, значит, правда, что змея свистит перед тем, как ужалить… Свисти же, Евтихий, но, чтобы ужалить, верь мне, сначала вставь зубы, это не повредит тебе.
