— А ты, видать, девка что надо, — сказал парень без тени недавней веселости. — Из колхоза? Куда едешь?
— В райком вызвали, — значительно сказала Катя.
Она рассчитывала, что такой ответ возбудит уважение к ней, придержит в случае чего. Но она ошиблась. Парень дерзко усмехнулся.
— Руководящая, значит? Это дело. То-то я гляжу все на тебя и думаю: а не забраться ли к тебе в этот спальный мешок на ночевку? Руководящих у меня еще не было. А? В мешке-то, говорят, больно сподручно любовь крутить. Никуда из него не денешься…
Катя насторожилась. Щеки у нее запылали, глаза сузились.
— Не замай. Крови много будет, нож у меня, — сквозь зубы процедила она. И, собравшись с силами, непринужденно бросила горсть трухлявой мелочи в огонь.
Задымило. Из-под дымных клубов донесся беззаботный смешок. Парень прилег на локоть и, ковыряя в зубах щепкой, сказал:
— Нож… Застращала совсем… Эх ты, бурундук глазастый! Что мне нож, в новинку? Тут другое дело мешает! Не в моих правилах нахалом лезть, вот в чем загвоздка. Можешь ты это оценить как человек? А то — нож…
Он вдруг распахнул телогрейку, сунул руку за пазуху, извлек оттуда плоскую солдатскую флягу.
— Водки выпьешь?
— Что ты! — ахнула Катя.
— Не хочешь — не надо, просить не буду. Сам доставал, ценой жизненной репутации. А может, все же глотнешь с морозцу?
Катя молча отодвинулась подальше.
Парень отвинтил крышку, дунул в нее и аккуратно налил булькающей влаги.
— Вот насчет закуски… того! Может, подкинешь колхозную корку, — не откажусь.
Кате отчего-то стало весело. Она пошарила в холстинке, достала узелок.
— Хлеба нету, а строганина есть. Хочешь?
— Говорил я, ты девка что надо! Ну, за твое здоровье! Эх…
Он опрокинул водку, пожевал крошку мяса и притих. С тоской смотрел вдоль просеки.
— Как звать тебя? — будто очнувшись, спросил парень.
Катя ответила, безбоязненно придвинувшись к самому огню. Парень вздохнул.
— Вот ведь какие дела, Катюха! Ты спроси, куда я иду и зачем? Ведь мне бы теперь либо на фронт, либо такую вот попутчицу, как ты, — и куда ни шло, в колхоз! А я куда двигаю? Почему она, жизнь, так устроена, скажи? Может, выпьешь все же? — вдруг снова предложил он.
— Спасибо. Я тоже сижу и думаю: почему это человек как выпьет, так о жизни начинает говорить?
Парень обхватил руками колени и свесил голову.
— Дура! — озлобился он. — Что еще можно сказать? Дура, хотя, извиняюсь, и руководящая… Что понимаешь в ней, в жизни? А ничего! А совать иголкой в душу смыслишь…
