– Понимаю, Татьяна Леонидовна. – Ратов старался сосредоточиться: – Попугаи… Это… как его?.. Подсолнечник… зерно… просо… Два раза в день…
Шли дальше.
– А вот это гордость нашего зверинца, – остановилась у большой клетки Татьяна Леонидовна Стоя. – Бенгальская тигрица по кличке Королева…
Ратов застыл. За толстыми прутьями клетки ходило мощное животное. Точно перекатывало по себе громадный живой камуфляж, разрисованный чёрно-коричневыми полосами. Огромная кошачья морда, рыкая, будто давала лучами из клетки… Лицо Ратова пошло окалиной. Как у паяльника. «Сука, – забывшись, шептал скуластенький мужичонка, – большая бенгальская сука…»
Женщина подумала, что ослышалась:
– Что, что вы сказали?
– Ничего!.. Я сказал, что – кошечка… Бенгальская… Красивая…
Странный человек, – подумала тогда у клетки Королевы Татьяна Леонидовна Стоя, заместитель Акрамова по ветеринарной части, проще говоря – ветеринар зверинца. – Очень странный…
Ночью Ратов попытался проникнуть в дом. К Люське. Осторожно потянул за ручку сенную дверь… С силой потряс. Дверь не шелохнулась. Помимо крючка она явно была закрыта ещё и на балку… Ратов вытаращился на висящие вверху рои звёзд… Вот сука так сука-а… Замуровалась… Как припадочный, задёргал ручку… Бесполезно!.. Пнул в доски что есть силы. Пошёл от двери.
В своей постельке под одеялком Люська прыскала в сжатые кулачки: съел! съел! оглоед! съел!..
Ратов пробрался в курятник, к раскладушке. Включил фонарик. Который дала в пользование стерва Люська… За решётчатой деревянной загородкой спящие куры были безжизненны. Как укреплённые на насестах чучела… Вырубил их.
Однако на самом рассвете вскинулся на раскладушке. От вопля петуха… Да чтоб тебя, гада! Вот удружила стерва Люська, так удружила!.. Глухо матерясь, нашёл курево, спички, побрёл в уборную.
Тёмный одноместный ящик долго дымился на огороде. Вроде томящейся вошебойки… Стерва… Люська…
2
Смотритель животных Пожалустин был из местных. Клинский. Сыпал пословицами и прибаутками постоянно, но совершенно, казалось, не к месту. Точно чтобы просто их не забыть. К примеру, Рашид Зиятович как-то попенял ему, что тот плохо помыл у медведей в клетке. А? Сергей Яковлевич? На что Пожалустин с не меньшим сокрушением ответил: «И не говори, кума, у самой муж пьяница». Из че́рнети лица глаза узбека смотрели на нежданно объявившуюся «куму» улыбаясь, с недоумением: шутит? Но Пожалустин, абсолютно серьёзный, быстро притащив шланг, уже совал его в клетку: «Куда люди, туда и Марья крива»…
