* * *
Две особенности, в основном касавшиеся самой структуры французской сеньории конца XII века, противопоставляли ее как галло-франкской сеньории раннего средневековья, так и большинству современных ей английских и германских поместий: распадение манса, неделимой податной единицы, и сокращение барщинных работ. Оставим пока в стороне первый вопрос и сосредоточим наше внимание на втором.
Нет больше ремесленной барщины. Несомненно, сеньоры сохранили привычку вознаграждать отдельных ремесленников, которых они в небольшом числе поселяли вокруг своей усадьбы, пожалованием держаний (которые, как и все держания, обязанные главным образом службами, называются обычно фьефами). Но в своей массе держатели не поставляют уже больше изделия из дерева или дранку, ткани или одежду; поставка кос или копий лежала теперь на обязанности только редких фьефов кузнецов; двери гинекеев закрылись. В начале XII века мэры Шартрского собора богоматери, то есть сеньориальные служащие, управлявшие различными поместьями, заставляли еще жителей прясть и ткать шерсть, но для своей собственной выгоды и незаконно; нет никаких свидетельств того, что запрещавшие им это вымогательство каноники сохранили бы для себя доход от этой повинности>{81}. Отныне сеньоры удовлетворяли свои потребности за счет повинностей, требуемых с городских ремесленников, если они имели под своей властью город; гораздо чаще — за счет труда домашних ремесленников, оплачиваемых предоставлением земли или как-нибудь иначе; главным же образом — за счет покупок на рынке.
Почему же они перестали требовать с держателей эти работы, которые в свое время доставляли замку или монастырю столько предметов, вероятно, очень топорных, но все-таки годных для употребления и не обременявших сеньора никакими расходами на оплату рабочей силы? Замена замкнутой экономики экономикой, основанной на обмене? Эта формула, несомненно, довольно точно характеризует явление, если рассматривать его изнутри сеньории. Но можно ли думать, что сеньориальная экономика была вовлечена в общий для всей страны развитый обмен я подверглась в свою очередь действию всеобщего потрясения, которое, увеличивая повсюду количество производимых для рынка товаров, облегчая и ускоряя обращение, ценностей, сделало в конце концов широко практикуемую покупку более выгодной по сравнению с замкнутым производством? Эта гипотеза была бы приемлемой лишь в том случае, если бы исчезновение ремесленной барщины последовало бы за возрождением торговли подобно тому, как результат какой-либо социальной перестройки следует обычно за своей причиной, то есть с некоторым запозданием. Кроме того, поскольку возобновление более активного обращения не сразу сказалось во всех частях Франции, долгое время то там, то здесь продолжали существовать пережитки повинностей старого типа. Но, насколько позволяют судить источники, к сожалению очень скудные, процесс исчезновения этой барщины видимо завершился везде в начале XII века, следовательно, слишком рано и слишком единообразно для того, чтобы его можно было приписать прогрессу торговли, находившейся в то время еще в весьма зачаточном состоянии. Больше оснований считать его одной из сторон той очень глубокой и общей перемены, которая произошла тогда в жизни всего сеньориального организма и, несомненно, в свою очередь оказала воздействие на развитие французской экономики в целом. Вероятно, настало время, когда новое изобилие товаров на рынках побудило сеньоров увеличить свои покупки. Но, может быть, сначала рынки расширились до неведомых ранее масштабов для того, чтобы во многом удовлетворить новые потребности сеньоров? В едва лишь начатом изучении обмена изменения в сеньории должны, по-видимому, занимать первостепенное место. Сущность важной метаморфозы, которую претерпел между IX и XII веками этот старый институт, станет еще яснее после рассмотрения земледельческой барщины.
