. Но в судах эти правила соблюдались. Со времен Людовика Святого парламент препятствовал огораживанию в Бри пахотных полей. Еще в XVIII веке он поддерживал принудительный севооборот во многих деревнях Шампани
>{50}.
[47] «Кутюмы Анжу и Турени, — отмечал в 1787 году интендант Тура, — ничего не говорят об обязательном выпасе… но этот обычай, существующий с незапамятных времен, до такой степени приобрел в обеих провинциях силу закона, что любой собственник напрасно стал бы в судебном порядке защищать от него свои владения». Наконец, что очень важно: даже там, где не было писаного закона и даже когда должностные лица со все возрастающим недовольством следовали традиции, на которую нападали агрономы и которую крупные собственники считали очень тягостной, давление со стороны коллектива было зачастую достаточно энергичным, чтобы заставить — убеждением или силой — уважать старые аграрные обычаи. Они, как писал в 1772 году интендант Бордо, «имели силу закона только благодаря воле жителей», но от этого они были не менее принудительными. Горе собственнику, воздвигнувшему ограду вокруг своего поля! «Сооружение изгороди ничего не даст, — говорил около 1787 года один эльзасский землевладелец, которого убеждали ввести земледельческие усовершенствования, несовместимые с общим выпасом, — потому что ее обязательно уничтожат». Если кто-либо в Оверни в XVIII веке осмеливался превратить поле в огороженный сад (что разрешала записанная кутюма), то соседи разрушали изгородь, что «порождало судебные тяжбы, последствия которых вызывали полный беспорядок в целых общинах и даже обращали их в бегство, не удерживая, однако, их от этих действий»
>{51}. Источники XVIII века твердят о «суровых законах, запрещающих земледельцам огораживать свои участки», о «законе деления земель на три поля»
>{52}. Действительно, запрещение огораживания, обязательный выпас и коллективный севооборот до такой степени воспринимались как законы (писаные или нет, получившие официальные санкции или черпавшие свою силу лишь в непреклонной воле коллектива), что в период великих аграрных сдвигов конца XVIII века для их уничтожения понадобилось создать целое новое законодательство.
Живучести этих порядков (порой даже тогда, когда они уже потеряли какую бы то ни было юридическую санкцию) более всего способствовало, пожалуй, то обстоятельство, что материально они составляли удивительно согласованную систему. Действительно, не было ничего более цельного, чем подобная система, «гармония» которой еще в XIX веке вызывала восхищение даже у самых умных ее противников
