— Мясорубка! Я говорю: а золотые коронки мой сын у вас не спер? Да я каждый день Богу молюсь, что спас Кирюшу от этих вампиров! Вот как я молюсь: с-с-спа-си-и-бо Те-бе, ве-ли-кий Гос-с-поди-и!..
Она широко, воинственно перекрестилась, глядя в потолок, и медленно поклонилась, стараясь не сгибать ног, — так маман обычно совмещала небесное и земное: общение с Богом и упражнения для суставов. Май и Шмухляров напряженно смотрели в глаза друг другу, пока согбенная маман бормотала молитву.
— Привет, — нехотя произнес Шмухляров.
— Привет, — нехотя отозвался Май.
Шмухляров стянул с головы полотенце; влажные волосы встали хохлом на макушке, близорукие глаза смотрели растерянно. Маю стало жаль его и — заодно — себя: оттого, что никогда больше они не будут вместе пить водку ночью у памятника Воронцову… Руфина наконец распрямилась, пыхтя, но по-прежнему не сгибая ног. Май сунул ей «Словарь синонимов» и буркнул:
— Вот. Кокошина прислала. Еще просила передать, что деньги сейчас отдать не может.
— А она никогда не может, — зло кудахтнула маман. — Безбожный она человек! Из поколения ревностных комсомольцев!
Май, не сдержавшись, спросил:
— А вы разве не были в комсомоле?
— Никогда! — гордо заявила Руфина, теребя кисти халата. — Мне угрожали репрессиями, но я не вступила!
Май деликатно промолчал, подумав, что по лицу Руфины Глебовны понятно: она не только состояла в комсомоле, но даже исправно собирала взносы. Шмухляров своевременно выступил вперед и дружески, искренне произнес:
— Семен, ты не поверишь, я о тебе сегодня думал.
— Я о тебе тоже, — признался Май, улыбнувшись.
Оба они в этот миг подумали друг о друге одно и то же: «все-таки не совсем он конченый человек».
— Господа хорошие, вам не надоело беседовать на пороге? — по-хозяйски спросил Шмухляров. — Семен, заходи в дом.
Растерянность Шмухлярова улетучилась; он был деловит, собран, весел. Он просчитал все варианты встречи с бывшим другом и выбрал для себя наиболее целесообразный. Маю ничего не оставалось, как повиноваться: не из слабоволия, а из любопытства.
— Я на кухню, — кудахтнула Руфина. — Ты с нами пообедаешь, Семен?
— Благодарствую. Я ненадолго. Да и сыт я.
Шмухляров усмехнулся и пояснил матери:
— Семен исповедует древний принцип — не есть в доме врага своего.
— А если оцень кусать хоцется? — кокетливо просюсюкала маман, ничего не поняв.
— Ему — не хочется, — уверил Шмухляров.
Май виновато развел руками: да, мол, не хочется. Маман тяжело потрусила на кухню. Шмухляров спросил, распахивая дверь в свой кабинет:
