Софья Львовна зверски скривилась и, сложив руки крестом на груди, свистяще сказала:
— Не пенсию, а когда я в райские кущи переселюсь. Захапать квартиру хочет в тако-о-м доме-е!!
— В райские кущи? — надрывно переспросил Май, тут же вспомнив Анаэля.
Кокошина восприняла реплику, как намек на то, что работникам КГБ в райские кущи путь заказан, и затянула опостылевшую песнь:
— Мне здесь квартиру вообще случайно дали! А теперь и вовсе отобрать могут!
— Ну, чего же вы тогда волнуетесь? Этой вашей, которая ждет, ничего и не достанется, — подхватил Май, утрамбовывая задом кульки.
— А мой сын?! — простонала Кокошина, обняв аквариум. — Я люблю своего сына!
— Как же сына не любить, — заметил Май с чувством. — Было бы даже странно.
— Эта… — Софья Львовна кивнула на стену, — терзает его! Он мог бы и без нее книги писать!
— Кто же спорит? Дело-то нехитрое, — вздохнул Май.
— Ну, знаешь, это тебе не корзинки плести! — оскорбилась писательница и тут же заюлила: — Я вовсе не тебя имела в виду, Семен, и не твою жену! Она, кстати, красавица! Я просто так про корзинки сказала, это была… метафора. Ты ведь не обиделся?
Май не обиделся; он оторопел, поняв, что, оказывается, давно презираем за свою пусть дурацкую, но честную жизнь. В растерянности он уставился на Кокошину желтыми прозрачными глазами, и она с завистью отметила, как молодо он выглядит, несмотря на возраст и всевозможные лишения. Из шкафа вновь выпал шланг, на сей раз вовремя — скрасив глупостью быта неловкость паузы. Кокошина аккуратно водворила его на место, возлегла на подушки и мученически изрекла:
— Я живу…
— …под собою не чуя страны, — усмехнувшись, перебил Май; он решил разозлить Софью Львовну, чтобы она его прогнала наконец.
Но Кокошиной было все равно, что он говорит. Ей важно было говорить самой, вдохновляясь живой реакцией зрителя. И Май услышал сумбурный, дикий рассказ про то, как из костей бедняков после смерти вытачивают какие-то сувениры. Богачи же откупаются от этой участи при жизни. Впрочем, их и хоронят прелестно — на комфортабельных, хорошо охраняемых кладбищах, в дивных несгораемых гробах…
— А ты говоришь: зачем деньги!
— Я уже так не говорю, — скорбно отозвался Май, вспомнив, что слышал ночью от Тита Глодова нечто подобное о мертвецах. — Кто рассказал вам эту гадость? — подозрительно спросил он.
— Мамаша Шмухлярова по телефону. Она знает все. Мимо Шмухлярова сейчас пойдешь, загляни к нему.
— Я не собирался мимо него идти, — уныло воспротивился Май.
