— Колидоров, — понял Май и засопел: — Вы, что же, не могли сказать, что меня дома нет?
— Да весь Питер знает, что ты дома взаперти сидишь, — фыркнула Зоя. — Давай к телефону. Раз из издательства звонят, значит, по делу.
Май щелкнул дверной задвижкой, высунул наружу ухо и с фальшивой радостью прокричал в поднесенную трубку:
— Слушаю тебя, Андриан!
— Семен, ты закончил редактировать «Последний грех» Шерстюка? — сумрачно спросил Колидоров.
— Да! — бодро соврал Май.
— Тогда я к тебе сейчас же посылаю курьера за рукописью, — злорадно сказал Колидоров. — Ты ее уже два месяца мурыжишь.
— Андриан, ты должен понять! — страстно вымолвил Май, не представляя, что именно должен понять издатель. — Андриан, мы же старые друзья. Помнишь семинары в Дубултах?
— Ясно, — отрезал Колидоров. — Тогда деньги верни, все пятьдесят долларов, которые я выдал твоей жене Галине авансом из жалости к бедственному положению вашего семейства, попросив взамен только одно — отредактированный роман Шерстюка.
— Деньги?! — вскричал Май, словно наступил на гвоздь босой ногой. — Ах, деньги… Спасибо тебе, Андриан! Помог ты нам в страшный момент. Я тогда завязал в очередной раз… ну, и сам понимаешь, депрессия… сон этого, как его, разума… Ты — друг! Но сейчас у меня денег нет. Жена увезла их в Канев.
Зоя, услышав про деньги, сурово напряглась.
— Требует деньги назад, — жалобно воззвал к свояченице Май.
— Гад! — грянула Зоя, как будто сразила из двустволки сразу обоих: и Колидорова, и ненавистного Мая.
— …чтоб я тебя еще пожалел! — гневно разливался Колидоров. — Деградант! Сейчас же верни деньги!
— Андриан… ну, Андриан… Андрияшечка… — начал канючить Май. — Дай еще неделю сроку… Я сделаю, Андрияшечка. Клянусь!..
— Чем? — перебил Колидоров. — Чем ты можешь поклясться, чтобы я поверил? Ты уже сто раз клялся счастьем семьи. Для тебя нет ничего святого, кроме водки. И прошу не называть меня Андрияшечкой. Нет Андрияшечки — истлел вместе с Советским Союзом!
— Клянусь могилой матери, что верну деньги, если к концу этой недели не сделаю работу, — сдавленно произнес Май.
Он отступил в комнату, показывая жестами Зое, что говорить более не в состоянии — от избытка горестного чувства. Это была правда: воспоминания о матери всегда вызывали слезы. Колидоров замолчал, прикидывая, велика ли цена клятвы Мая, но тут в разговор вмешалась Зоя:
— Товарищ Колидоров! Верь…
— …взойдет она, звезда пленительного счастья? — ядовито перебил издатель и повесил трубку.
