За 24‐й год в Москве осело 200 000 жителей.
Из газет
Имей понятие – и не осядешь.
Я, например, термолитового домика не возводил, строительной кооперации деньгами не помогал, кирпичом о кирпич, так сказать, не ударил, а вот есть же у меня комната.
Имей понятие! По приезде в пышную столицу опочил я на полу у приятеля-благодетеля. Но тут стали расцветать лопухи, пришла весна, благодетель мой задумал жениться и меня вышиб.
– Погибаешь на моих глазах! – заметил я ему. – А зовут ее как?
– Катя! Китти! Кет!
Что эта Катя-Китти наделала, невозможно передать. Три дня я страдал на сундуке своей тети. Потом не вытерпел.
– Тетя, – сказал я, – до свиданья. Спасибо за сундук, прелестный сундук, но мне предоставили в Кремле всю Грановитую палату. До свиданья, тетя.
Ночью околачивался на бульварной траве, к утру уже родился отважный план, и ноги сами понесли меня на квартиру благодетеля-приятеля.
Дверь открыла особа, заведомая Катя.
– Язва дома? – спрашиваю.
Катя-Китти-Кет не соображает.
– Дома, – спрашиваю, – язва – Николай?
– Что-о-о?
– Мадамочка, вы не беспокойтесь, я свой.
– Вам, наверно, Николай Константитича?
– Пусть Константитича.
– Нету его!
– Жалко, жалко! Коля‐то на сколько лет ушел? Неужели, – говорю, – попался и даже амнистию не применили?
Юбка в три названия похолодела.
– Вы чего хотите? Он на службу ушел. Что случилось?
Тут я сжалился.
– Пустите меня, мадамочка, в халупу вашу. Боюсь, что вы, моя симпатичная, влопались.
Вел себя, как демон.
– Не знаю, про какую вы говорите такую службу? Какая может быть служба, если у вашего Коли отпечатки пальцев в Мууре лежат!
Катя хлебает слезы.
– Так он что? Вор?
– Ошибаетесь! Марвихер!
Заревела Катя. Вынимает Катя-Китти-Кет платком слезы из глаза. А я план провожу.
– Как старый знакомый вашего супруга рекомендую осторожность.
– Что же мне делать? Я его вовсе не люблю. Это он меня любит, а я его любить не могу, если он на седьмом этаже живет. У меня на такой этаж сердце лопается. И еще марвихер!
Вот поросенок дамский! Седьмой этаж ей не нравится! Убедил пока молчать и обещал прийти еще раз в отсутствие мифического ворюги-язвы Николая.
Дура девчонка страшная.
– Катя, – говорю я в третье свиданье, – где живет ваша мама? В Брянске? Очень хорошо! Деньги у нее, Китти, есть? Ну, так обручальное продадите, все равно его ваш Колюша сопрет. И поезжайте‐ка домой, пока все не раскрылось. А то и его посадят, и вам не поверят. Вы, скажут, пособница! Вы, скажут, Кет, а он – кот. Хорошо вам будет?
