Два дня заставляли Свету дыхнуть и тренировали убирать дворы. В выходные поехали. Игорь обеспечил тылы – отдежурил заранее по максимуму. Когда видишь по обе стороны шоссе сосновый лес, подсвеченный розовым вешним солнцем – какие тебе к черту Канары. На земле островки снега и темные проталины. Кажется, едешь в свое именье, вот-вот забелеют колонны прадедовского дома. Борис перестал существовать отдельно – Серега, Игорь, Фарух, Степановна были его различными воплощеньями. Плюс какие-то мифические личности, еще к компании не присоединившиеся. Хотел стать русским ходючи в центр славянской письменности. А стал живучи у таджика в подвале по милости неподкупной Степановны – богатырши Настасьи Микуличны. Она, да знакомая лишь по рассказам Игоря работящая благодарная санитарка Зина – они и есть Россия, другой нечего искать. Не хочу отсюда, никуда не хочу. Прикипел. Авось не пропаду.
Тут Игорь остановил и скомандовал: в лес, врассыпную. Степановна, разминая затекшие ноги, пошла подалей. Борис отклонился от своих троих братьев. Мял в руке только что ставшую родной землю. Не хочу ничем торговать. Буду мести и чистить – грязи на мой век хватит. Скрести, покуда есть силы. А потом – потом. Степановна укажет, что делать. Управляться с пятиэтажками, которые по генплану должно было снести к 2010ому году – эдак можно управиться и с целой неуправляемой страной. Здесь нельзя управлять, здесь дай бог управиться.
Игорь зовет садиться. Садясь, заметил у заднего стекла несколько книг. Его книги, чуть обожженные господним гневом. Пастернак, Мандельштам, Ахматова, Цветаева. Хитовый набор. Минимум миниморум. Всё это давно переписано в мозг Бориса. Всё-таки вернули. Поощрили за правильные мысли. Как просто. Осмотрелся – никаких дыр в обшивке машины. Правда, дверца была приоткрыта, но Игорь от нее почти не отходил. Что ломать голову… вернули – спасибо. Будем читать вслух на даче у Степановны. Ему поверят, что это хорошо. Фарух же верит – пока не дальше Некрасова. Будем делать из своих великодушных друзей завзятых интеллектуалов. Не сразу и не вдруг, но сделаем. (Ну скажи на милость, персонаж мой Борис, на кой ляд делать из каждого человека интеллигента? никто не стал бы заботиться о нуждах низкой жизни, все предались бы вольному искусству. Это ты мог и рифмовать и торговать. Пожалуйста не выдумывай. У тебя последнее время всё складывается хорошо и поэтично.)
На даче у Степановны по углам участка еще держался крепкий ледок. Дом осел набок, поднимали домкратом. Подложили бетонную тумбу, украденную под покровом ночи возле колонки, торжественно именуемой в казенных бумагах «пожарный гидрант». Обогреватель подключили не через счетчик, а посредством зажимов-крокодилов прямо от оголенного провода. Сидели, света не зажигали, будто их тут и нет. Борис раскрыл книгу и читал в темноте наизусть страницу за страницей, пунктуально переворачивая листы. Потом оказалось, когда раньше времени кончилась – не по той книге читал. Серега давно спал, Степановна клевала носом, Игорь звучно зевал. Один Фарух проявил до конца обычное свое уваженье к учености. В Таджикистане в советское время было две письменности – случай уникальный. Я видела своими глазами, с каким почтеньем разговаривала продавщица с юношей, покупавшим книгу на фарси, и не в кириллице. Борису приснился мусульманский рай, и ничего дурного в том проснувшись он не нашел. Кто его знает, какой он – рай. Установленные нами перегородки до неба не доходят. Если уж попадешь в рай – узнаешь его, не ошибешься. Когда-то подросток Борис просил свою мать подать ему с того света какой-нибудь знак. Что-нибудь заранее условленное, означающее существование загробной жизни. Предполагалось – мать всё же раньше Бориса узнает тайну. Но подходящего сигнала они вдвоем так и не придумали. Слишком нестандартная задача.
