Встал, чтоб выйти из троллейбуса у метро Полежаевская. Рюкзак болтается, легкий и пустой, как брюхо ощенившейся собаки. От волненья не вышел, снова сел, начал шарить. На дне рюкзака только диски. Достал один – с картонной коробочки глянула его собственная унылая физиономия. Запись с единственного концерта в здании международного фонда славянской письменности, где он вечно торчит. Если нет сил уехать, то стать хотя бы русским. В паспорте графы больше нет. Сошел на Беговой, топчется в недоуменье у фонаря под мокрым снегом. Господь услыхал его неразумную просьбу – испепелил книги раньше, чем бедняга успел отказаться от своих слов. Вот и дырочка в рюкзаке – круглая, с обожженными краями, точно от пули. Так и пахнет паленым – воздух влажный. Надо думать, и троллейбус поехал дырявый. Когда-нибудь докатит до Серегиной бомжиной скамьи. Если б вернуть те мгновенья, когда многожды битая Светлана пыталась поднять с нее тяжелый рюкзак! А что теперь у него дома? как его несанкционированный склад? и что думает ОНА о зияющем отверстии в лично ЕЙ принадлежащем потолке? и вообще? Остались ли на свете хоть какие-нибудь книги? Наказан лишь он или все чохом, заодно? Куда податься? В тусовку не имеет смысла, его дисков даром не берут. (А какая у него хорошая декламация!) Книжные магазины сейчас закрыты. Разве что в витринах?
Перешел через Хорошевку, сел на троллейбус в обратную сторону. Вон женщина читает. Кажется, Достоевский. Борис вздохнул с облеченьем. Если сгорели только его книги, это даже к лучшему. Самое время переменить участь . На какую? да на любую. Оно, казалось, ниже нельзя сидеть в дыре. А вот и дырка в обшивке троллейбуса. Неужто Борис так долго медлил под фонарем, в полной прострации, что троллейбус успел обернуться? не по воздуху же он, троллейбус, летел? Хотя… всё может быть, если реальность сдала позиции. Жизнь Бориса стала ирреальной уже давно. Он просто этого не замечал. Бомжиный бутерброд открыл ему глаза. Не думай о хлебе насущном. Бог даст день - и бог даст пищу.
Бомжиная скамья была пуста. Но следы – большие следы снежного человека йеху – явственно вели по новенькому снежку. Приглашали за собой Бориса, у которого не было планов на будущее. Натягиваясь изо всех сил, Борис старался ставить свои ступни сорокового размера точно в Серегины следы, последний раз отпечатавшиеся при входе в подъезд на обрывке коврика. Шлепая о стенки пустым рюкзаком, Борис поднялся на пятый этаж хрущевки. Еще один марш лестницы вверх – решетка перед дверью на чердак, висячий замок на решетке и громкий храп Сереги, поджавшего длинные ноги на прокрустовом ложе из трухлявых подушек от софы советского производства.
