Сумел проскочить не разбудив ЕЕ. Весь в мыле. О том, чтобы принять душ, не может быть и речи. Это когда ЕЕ не будет. Далеко за полдень он встанет, ОНА как раз уйдет к себе в магазинчик. Без НЕЕ можно и яичницу поджарить. Придет – он уже смылся. (Трюх, трюх, мой рюкзак.) Только запах горелого масла витает. Недовольно поведет носом. Как он ЕЙ мешает! выписать его к чертям собачьим. Жилье приватизировано до их женитьбы. ЕЕ полное право после развода вышвырнуть незадачливого книгоношу. Куда? за кудыкины горы. Пусть покупает дом в деревне. У него наверняка где-нибудь кубышка зарыта.
Фига два. Родители умерли в Киеве, квартиру завещали сестре. Там у нее дети, внуки. Был раньше прописан в Москве у тетки, с университетских времен. Та отдала квартиру соседям, что ходили за ней, умирающей. А он – всё по женщинам, пока любили. (И пока еда ничего не стоила, заметьте.) Жизнь приучает со школы вскакивать по будильнику, брести по лужам, сидеть до звонка, молчать как рыба об лед. К нему не пристало. (Ко мне тоже не пристал, но меня спасло наглое хулиганство. Вопрос темперамента.) Что у человека аллергия на казенные зданья – могу понять. Хоть лично я люблю их обживать не по назначенью. Но как в бедном его мозгу возникло чванливое чувство исключительности – не возьму в толк. Тут всю жизнь прячешь свою нестандартность – и всю жизнь она тебе гадит.
Даже во сне трюх-трюх. Надо остановиться. Надо что-то придумать. Скоро не будет сил всё это взвалить на спину. А навар такой плевый, что приходится таскать всё больше и больше. Инерция жизни. Влез во что-то, раскрутил. Теперь попробуй сверни раскрученное. Некоторое количество книг у него в чулане тусовочного кафе. Они там однажды уже поплыли, когда наверху в офисе трубы лопнули. Бывшая жена зорко следит, чтоб он не привез этой книжной заначки обратно домой. А кафе перестало пускать его в чулан. Отрезан от своего товара. Уж это мне жалкое мелкое предпринимательство. Когда-то было запретным и дерзким. Потом явным и разнузданным, в период всеобщего пофигизма. Теперь почти никакое. Если учесть Борисову неистребимую меланхолию, получается вовсе грустно. Пропади пропадом вся мировая литература. Случись что-нибудь! случись! Господи, да что может случиться? земля что ли разверзнется? Помоги мне, всесильный бог моего народа. Я не такой как все. Мой народ не такой, как все народы. Стихи у меня не такие, как у всех. (Тут он прав.) Пусть стихи мои не пропадут, когда господь станет испепелять в гневе своем все книги. Нет, нет, не истребляй груды книг, Адонаи. Я должен торговать. Деды мои и прадеды торговали. А я, поэт, - чем могу я торговать, кроме книг? не бюстгальтерами же. Трюх, трюх, мой рюкзак. Оттягивайте руки, сумки.
