- Вот! Из-за меня ты стала чувственной. Узнала, как пьянит вожделение.
- Да. С неожиданной стороны.
Она теперь говорила с ним совсем иначе. Эта мысль возникла в мозгу Вертера среди сплошной скорбной мглы. Он поднял глаза, не в силах поверить в то, что слышит.
- С просто чудесной стороны.-Язычок Кэтрин защекотал его ухо.
Вертер отшатнулся. Он должен был выяснить... Силился подобрать слова для решительного вопроса и не сумел. Она лизнула его в ухо, перебирая в пальцах пряди Вертеровых волос, безжизненных и тусклых.
- Я готова вновь пуститься за любовными впечатлениями, мой страстный анахронизм. Сравнимо это было разве что с седой древностью, когда поэты странствовали по земле, крали то, в чем нуждались, присваивали женщин и все, что приглянется, поджигали города своих издателей, уничтожали книги соперников-все годилось для завоевания читателей. Ведь и вы действовали так и чувствовали то же. Признайтесь, Вертер!
- Оставь меня. Я больше не могу,-стонал Вертер.
- В самом деле?
- Да, да.
Взмахом легкой руки она простилась и выскользнула из комнаты.
Вертер остался в мучительном раздумьи над убийственными словами и, поразмыслив, решил, что ослышался, либо в своей детской невинности она просто не понимала, что говорит. Он, верно, принял за осведомленность в плотских удовольствиях романтическую игру детского воображения. Ведь до ночи с ним у нее не было ничего подобного.
Он познал ее девственницей? Совершенно точно.
От мысли о неком другом похитителе девственности Вертер испытал укол ревности, устыдился этого, и новый вал раскаяния накатил на него. Как смел он усомниться в целомудрии ребенка, допустить мысль о, конечно же, несуществовавшем любовнике? Какой позор!
Волны стыда столкнулись с прежними переживаниями в борьбе за обладание душой Вертера. Тело отзывалось содроганиями на незримую бурю.
- Зачем я появился на свет!-вопрошал он небеса.-Недостойный жизни, я винил Миледи Шарлотинку Лорда Джеггеда и Герцога Квинского в бессердечии и низких побуждениях, а сам не имел себе равных в цинизме и негодяйстве. Неужто мое неистовство и моя презренная сущность должны сокрушить бедное дитя потому, что меня так влечет к нему. Моя растленная душа страждет этого.
Я готов оправдать свое преступление, забыть о нем. О, как я гадок! Как порочен!
Ему пришло в голову, что сейчас он мог бы предстать перед Монгровым. Старый приятель посмотрел бы и увидел, насколько верно судил о Вертере де Гете. Ворчливый гигант еще был слишком милостив к презренному... Но к Монгрову Вертер не отправился. Он заслуживал беспощадного отношения к себе, но одно дело-сознавать, что ты его достоин, и совсем другое-испытать наяву.
