— А «Душистая весенняя ночь»?
— Филе утки с анисовым ароматом, подается с соусом из личи, под личи и манговым желе.
— Хорошо, я возьму сезонные овощи. А ты, Джонатан?
— Утку.
— Сомелье сию минуту к вам подойдет.
— Нет, спасибо, мы не пьем. Бутылку воды, пожалуйста.
— С газом или без газа?
— С газом, ты будешь?
— Очень хорошо.
— Благодарю вас. Желаю приятного вечера.
Дождавшись, когда метрдотель удалится, Джонатан берет ладонь Аямэй в свои. Она пытается отнять руку. Он держит крепко.
— Тебе нравится этот ресторан?
— Да.
— Ты здесь бывала?
— Никогда.
— А ведь иностранцы обожают сюда ходить.
— Я не туристка. Я просто проездом.
Ладошка у Аямэй маленькая, гладкая и холодная. Теперь она смирно лежит в широкой, с сильными пальцами, ладони Джонатана. Он говорит самым проникновенным голосом, на какой только способен:
— Ну вот, ты в небесах, а Париж далеко внизу. От Парижа осталось лишь мерцание. Как ты себя чувствуешь?
— Голова кружится.
Он смотрит на нее долгим взглядом.
— У меня тоже.
Появляется официант.
— Вот суп из тыквы с ломтиком черного трюфеля, на пробу от заведения. Приятного аппетита.
Аямэй отнимает руку и берется за ложку. Джонатан дает ей доесть суп и только потом спрашивает:
— Почему Тяньаньмынь?
Не дождавшись ответа, он атакует с другой стороны:
— Я понимаю, журналисты наверняка тысячу раз задавали тебе этот вопрос. Ты, должно быть, устала на него отвечать.
Она качает головой:
— Напрасно ты так думаешь: никогда ни один журналист не задал мне этого вопроса. Для них это был свершившийся факт, как билет в один конец.
Она устремляет взгляд куда-то поверх головы Джонатана. Молча созерцает далекий незримый мир.
— Мне случалось спрашивать себя: почему я? Почему именно эта студентка из семи миллионов китаянок? Почему Китай выбрал меня, почему на мои плечи легла его трагедия?
Джонатан смотрит на нее с нежностью и восхищением.
— Это было пятнадцать лет назад, — вздыхает она. — Пятнадцать лет, почти половина моей жизни. Слишком быстро была перевернута эта страница. Я как сейчас вижу ту раннюю весну, теплый свет над кампусом, солнечные блики на Безымянном озере, в середине которого отражается пагода. Пахло мокрой землей и зелеными листьями. Мои стриженые волосы отросли, и я начала привыкать к своему новому женскому облику, к взглядам молодых людей. Вечером, когда кампус окутывала тьма, вокруг озера там и сям целовались пары, множество… Это было как поветрие: найти кого-то, кто ждал бы тебя под деревом, кто крутил бы педали велосипеда, посадив тебя на багажник.
