Джулия Пайпер пришла с вокзала домой пешком. Поворошив горку писем и рекламных проспектов, выпавших из почтового ящика за время ее отсутствия на предыдущей неделе, она не стала их подбирать, а поднялась сразу на последний этаж, где они с Жилем снимали квартиру все эти годы, после того как поженились. Пошарив в сумочке, она нашла ключ, отперла дверь, вошла и, не снимая пальто, повалилась лицом вниз на диван, стоявший в гостиной и служивший ей иногда кроватью. Шляпа слетела с ее головы. Она лежала неподвижно, совершенно изможденная.
В квартиры на нижних этажах пришли с работы люди. Они включали телевизоры, готовили ужин, громко разговаривали, хлопали дверьми, наполняли водой ванны и с приходом ночи укладывались спать под приглушенный гул огромного города, ровное звучание которого нарушалось изредка визгом полицейских сирен да отдаленными гудками покрикивающих на реке буксиров. В полусознательном состоянии, одинаково близком и к забытью, и к бодрствованию, Джулия сбросила туфли, потерев одну ногу о другую.
Ранним утром ее разбудил шум хлещущего в окно дождя. Она с трудом поднялась, сняла пальто и подошла к окну. Сильный ветер швырял косые струи дождя в реку, в которую мгновенно превратилась улица. Похоже было на то, будто миллион рыбаков ловили форель в заводях, образовавшихся между припаркованными машинами, чьи горбатые крыши напоминали речные склады. Так она и сказала однажды своему ребенку, держа его на руках, тепло укутанного в банное полотенце после купания в ванне, и прижимаясь носом к его все еще влажной от мыльной воды шее.
— Посмотри, дорогой, — сказала она тогда. — Видишь, внизу течет река. Если мы очень постараемся, то, может быть, увидим там рыбку.
— Форель? — встрепенулся он. — Лосося? Акулу?
— Нет, любовь моя, дельфина! И ты поплывешь на его спине.
Она прижала его к груди, поцеловала в затылок, одела в пижаму, положила в кроватку и пообещала показать настоящую реку, настоящего дельфина, да, конечно же, очень скоро.
Ее уставшие ноги свела судорога, сначала скрючила пальцы, затем перешла выше, на икры, и Джулия застонала от боли. Она потопала ногами, стараясь снять спазм, потом задернула шторы и включила свет. Сразу все исчезло — и река, и рыба, и ребенок. Бледная, опустошенная, прошаркала она на кухню, налила из-под крана воды и жадно, большими глотками пила эту хлорированную дрянь, пока не пресытилась и не захлебнулась.
Наполнив в ванной раковину ледяной водой, она плеснула ею на лицо и провела мокрыми пальцами по волосам. Запах овечьего помета и ланолина напомнил ей о поездке на поезде. Затем Джулия вернулась на кухню, нашла в шкафу зачерствевший хлеб, сделала тосты и попробовала поесть. Она была ужасно голодна, но не могла глотать и выбросила все в мусорное ведро.
