— Думаю, нам нужно устроить праздник плавающих фонариков, — наконец сказала она. — Лучшего места для этого просто не найти.
Джаявар улыбнулся. Праздник плавающих фонариков проводился, чтобы воздать дань природе и попросить у нее прощения за то, что люди засоряют землю и воду. С детских лет он запомнился Джаявару как одно из самых любимых празднеств.
— Да, — с улыбкой отозвался он. — Это займет наших детей. Пока мы будем готовиться к битве, они будут делать фонарики.
Аджадеви погладила его старый шрам.
— Ты тоже должен построить свой плавающий фонарик, Джаявар. Наши короли всегда делали такие фонарики, и ты не должен быть исключением.
— Обязательно. Хотя иногда я не ощущаю себя королем. Возможно, королем видит меня моя судьба, но почему она настолько всемогуща? Почему власть досталась мне, а другие рождаются рабами?
Ее пальцы замерли.
— Однако, перерождаясь, в новой жизни рабы становятся королями. Поэтому ты должен видеть себя таким, каким тебя видят остальные. Я вижу мужчину, который отмечает со мною все праздники этой жизни, который участвует в главном празднике, каковым и является жизнь. И что бы чамы ни отняли у меня в прошлом, что бы они ни отняли в будущем, они не в силах украсть у меня твой образ. Как река не может стереть эту резьбу на камнях, так же никто не может забрать тебя у меня, а меня — у тебя. В этом наша судьба. Не подвергай это сомнению, Джаявар, а просто прими. Ты — наш король. И не по воле рока, а потому что это результат твоих прошлых жизней и твоих поступков.
* * *
Боран никогда не был так далеко от Ангкора. Сейчас он шел через джунгли и вел за собой Сорию, Прака и Вибола. Два дня назад они оставили свою лодку, спрятав ее в зарослях папоротника, и дальше пошли пешком, тяжело нагруженные припасами, которые они несли на плечах, связав веревками. Боран также нес чамскую боевую секиру, которую они забрали с собой после спасения Вибола. Время от времени он поглядывал на секиру, хотя на самом деле ему очень не хотелось бы применять оружие.
Идя по звериной тропе, Боран думал о Виболе. Он не мог дождаться, чтобы его сын вновь начал смеяться. Чамы покалечили его дух сильнее, чем тело; кровоподтеки и порезы зажили, но сознание его оставалось далеким черным пространством, куда не было доступа его близким. Боран мог только догадываться, что мучает Вибола, — страх, унижение или злость на самого себя. Возможно, все эти три чувства переплетались в нем. Вибол раньше страстно хотел поскорее стать мужчиной, но первая же проба мужской жизни закончилась для него катастрофой. Не зная, что сказать сыну и что сделать, чтобы вновь услышать его смех, Боран чувствовал себя беспомощным и потерянным.
