Будешь помнить одно моё имя… | страница 4



— Страшно? Тебе страшно? — переспросила она чуть надтреснуто. — Ты же у меня такой храбрый! Против самого Логинова не побоялся выступить.

— Зачем ты надо мной смеешься? Надо же было добиться, чтоб нам разрешили вести исследования на биостанции.

— Значит, против Логинова не страшно было идти?

— С тобой мне ничего не страшно. Но когда ты так смотришь…

— Как?

— Как сейчас. Отрешенно. Просто жить не хочется…

— Бедный. А как же твоя карьера?

— Зачем она мне без тебя? — Он облизнул пересохшие губы и попытался шагнуть к ней, ноги вдруг неимоверно отяжелели и не отрывались от пола.

— Спокойно! Ха-ха! — Смех какой-то деланный…

— Но послушай, это же правда! Утром я просто слов не нашел в ответ тебе. Поверь, вовсе ты не ступенька для карьеры.

— Не ступенька? А кто же я для тебя?

— Любимая. Мне никто не нужен, кроме тебя. Не веришь? — Он был в отчаянии. — Как доказать тебе?

— Верю всякому зверю — и лисе, и ежу, а тебе погожу. Знаю, сейчас-то тебе никто, кроме меня, не нужен. Но ведь ты еще не защитился! Лучики эти нас связали прочней канатов. Не спорь, Мишенька. Я тебя лучше тебя самого понимаю. Ну, поссоришься со мной — а куда пойдешь со своей энергией человеческих эмоций? Где в Советском Союзе еще такой центр? Вот и выходит, что деваться тебе от меня некуда, пока не защитился!

— Боже мой, как ты все запутываешь! А я-то хотел, чтобы лучше, чтобы уехать с тобой на юг, на биостанцию, остаться совсем-совсем с тобой, вместе работать, вместе жить! Чтоб никакие тени между нами не мелькали… Казалось, что это так просто!

— Все в жизни не просто, бедненький ты мой! — Теплой ноткой проскользнуло сочувствие, но глаза глядели так же отчужденно. — Ты воображал, уговоришь меня уехать-и все образуется? А куда я дену свою предыдущую жизнь, ты подумал?

— Не было предыдущей жизни! — выкрикнул он. — Не было! Ты сама мне говорила…

— Была, — спокойно перебила она. — Мало ли что можно сказать под влиянием порыва. Но ведь ты отлично знаешь — был Павел Сергеевич. Был ребенок, которого я погубила.

— Ребенок? Какой ребенок? — Он похолодел. — Я не слышал…

— Ты многого не слышал и не знал, Мишенька. Вернее, не хотел знать. Ты, Мишенька, как страус — голову под крыло спрятал.

— Но ребенок, — беспомощно бормотал он. — Могла бы рассказать…

— Значит, не могла. Никому не рассказывала. Была дочь, которую я бросила на полуглухую бабку — тетку мужа. Была бы я настоящей матерью, растила бы ее сама — она бы не погибла от менингита. А мне важнее всего была работа.