— Хлеба, хлеба, мы хотим хлеба...
Когда они проходили мимо домов, двери затворялись одна за другой. А из соседней комнаты до Элен по-прежнему доносилось:
— ...Продать... Купить...
— Говорят...
— Говорят...
— Беспорядки, бунты, революция...
Но в глубине души эти люди не верили во все это; они размышляли о том, что происходило вокруг, не больше, нежели человек, которого уносит течение бурной реки.
— Деньги будут всегда...
— Единственное, что сейчас надо делать, — это покупать, покупать...
— Покупать что угодно... Электрические лампочки, зубные щетки, консервы... Мне только что сообщили о картине Рембрандта, которую можно заполучить за гроши...
Революция? Они отмахивались от нее, при этом нисколько не преуменьшая ее последствий. Этот нетерпеливый жест означал:
«Ну да, мы прекрасно знаем, что все скоро кончится, провалится в тартарары. Впрочем, мы привыкли к этому ожиданию. Размеренная жизнь наводит на нас скуку и ужас. Мы всё прекрасно понимаем, но нам по душе эта захватывающая игра с богатством, с бриллиантами, что будут конфискованы, с акциями, которые завтра станут макулатурой, с картинами, которые будут сожжены...»
Кто-то тихо сказал:
— Говорят, что Распутина убили... Говорят, его убил...
И после этих слов они переходили на неразборчивый шепот — император и императорская семья еще внушали уважение и страх.
— Как это возможно?
После минуты молчания версия была отвергнута. Да, да, посмотрим. А пока позвольте нам наиграться, насытиться, накопить золота, драгоценностей, а еще говорить о деньгах, мечтать о них, гладить золотые слитки, любовно перебирать драгоценности, рубли, а завтра они будут стоить?.. Сколько будут стоить они завтра?.. Ах! Ведь это будет завтра... Что толку думать о завтрашнем дне?.. Поэтому нужно продавать, продавать, продавать... И в то же время покупать, покупать и еще раз покупать...
— Боженька, спаси папочку...
О матери — ни слова.
— Боженька, спаси мадемуазель Роз... Прости мне грехи мои. Помоги французам победить в войне...
Отгремела Февральская революция, следом за ней пришла Октябрьская. Утонувший в снегу город совсем одичал. Это случилось в осеннее воскресенье, в три часа дня. Обед, на котором присутствовал и Макс, подходил к концу. В комнате стоял густой дым сигар. Под обивкой мебели похрустывали пачки долларов и книги. Обедающие пили дорогой коньяк из низких круглых бокалов. Все молчали, рассеянно слушая глухие, днями напролет грохочущие где-то на окраинах города выстрелы, которых, однако, никто не боялся.
