— Миллионы, миллионы, акции... акции банка «Шелл», акции «Де Бирс», купили за двадцать пять, продали за девяносто...
Плавно покачивая бедрами, мимо них прошла девушка с полной корзиной серебристой рыбы на голове:
— Sardini! Belli sardini!
На каждом «i» она своим тонким голосом издавала стонущий пронзительный, как крик морской птицы, звук.
— ...Я спекулировал... Он спекулировал...
Только позвякивали колокольчики взятой напрокат коляски; лошадь трясла длинными ушами над соломенной шляпой в форме конуса; кучер губами теребил цветок.
— Я выиграл... я проиграл... Я снова выиграл... Деньги, акции...
— Медь, серебряные рудники, золотые прииски... фосфаты... миллионы, миллионы, миллионы...
После того как Кароль пообедал и переоделся, Элен увязалась с ним на прогулку. Они молча прошли Английскую набережную. О чем им было разговаривать? Кароля интересовали только деньги, секреты выигрыша и дела, а Элен была еще несмышленым ребенком и с обожанием смотрела на него.
Он улыбнулся ей, ущипнув за щеку:
— Скажи-ка, а не пойти ли нам перекусить в «Монте-Карло»?
— О да, — тихонько сказала Элен и радостно прищурилась.
После полдника в «Монте-Карло» Кароль вдруг занервничал. Некоторое время он, словно колеблясь, барабанил пальцами по столу, затем встал и повел ее за собой.
Они вошли в казино.
— Жди меня здесь, — сказал он, указав на вестибюль, и исчез.
Она села, стараясь держаться прямо и не запачкать перчатки и пальто. Зеркало, перед которым чудаковатого вида женщина размашисто красила губы красной помадой, отражало худенькую маленькую фигурку ребенка, с обрамленным кудрями лицом, в воротничке из, пусть жидковатого, меха горностая, который отец привез ей из Сибири. Элен пришлось ждать очень долго. Время шло. Одни мужчины входили, другие выходили. Она видела странные лица старух с большими сумками; их руки еще дрожали от золотых монет. Ей уже доводилось бывать в казино. Элен помнила: когда-то давно, проходя по игровому залу в Остенде, она видела, как под ногами игроков валялись золотые монеты, на которые они не обращали никакого внимания. Но теперь Элен умела видеть не только очевидное. Она смотрела на этих нарумяненных, напудренных женщин и думала: «Есть ли у них дети? Были ли они молоды? Были ли счастливы?»
Когда-то нам было жалко детей, но, повзрослев, становится жалко и стариков, потому что, глядя на их увядшие лица, мы понимаем: однажды будем такими же... Этот возраст означает, что детство уходит.
