Однажды Элен забрела в комнату матери. Она любила приходить сюда, втайне надеясь застать мать врасплох, выведать ее секреты. Девочку стала интересовать ее загадочная жизнь, что в ту пору проходила большей частью за пределами дома. Элен питала к своей матери странную ненависть, растущую вместе с ней, для которой, как и для любви, у нее не было ни одной и вместе с тем тысяча причин, которую, как и любовь, она могла объяснить только так:
«Потому что она — это она, а я — это я».
Она вошла, заглянула в ящики стола, поиграла со стеклянными украшениями, безделушками из Парижа, что валялись в шкафу. Из соседней комнаты ее позвала бабушка:
— Что ты там делаешь?
— Ищу тряпки, чтобы нарядиться.
Она сидела на ковре, держа найденную на дне ящика комода нижнюю рубашку.
Ткань была разорвана в нескольких местах, вероятно, грубой сильной рукой, резко дернувшей кружева на плече так, что лента еле держалась на нескольких шелковых нитях. От рубашки исходил странный запах, смесь ненавистных духов ее матери, табака и какого-то терпкого, теплого и удивительного для нее аромата, который Элен не могла ни угадать, ни узнать и от которого ей стало не по себе и отчего-то ужасно стыдно.
«Какой же мерзкий запах», — подумала она.
Она то подносила шелковые лохмотья к лицу, то опускала их. На дне ящика лежали и янтарные бусы. Она взяла их, повертела в руке, потом снова схватила рубашку и закрыла глаза, пытаясь воскресить в памяти что-то давно забытое. Но нет, она ничего не помнит, просто в глубине ее детской души впервые пробудились чувства, от которых ей стало почему-то стыдно и смешно. В конце концов она свернула рубашку в комок, швырнула ее в стену, потопталась по ней и ушла из комнаты, но этот запах сохранился на ее руках и передничке. Элен чувствовала его даже лежа в постели, он проникал в ее детские сны, как зовущий далекий голос, как звуки музыки, как хриплый крик или воркование диких голубей по весне.
Элен дружила с мальчиками Манассе, которые жили в деревянном доме посреди сада, расположенного на окраине города. На дворе стояла поздняя осень, и детей старательно оберегали от холода, которого в России боялись как стихийного бедствия. По воскресеньям Элен приходила к Манассе. Их любимая игра требовала выносливости: нужно было вылезти через окно учебной комнаты, ползком пересечь балкон гостиной, выпрыгнуть в сад, где уже выпал первый снег, и там, в развевающихся на ветру накидках, которые казались им одеждой воинов из романов, вооружившись ветками, деревянными саблями и хлыстами, играть в войну, в разбойников, бросаться липкими тяжелыми снежками, еще мокрыми и рыхлыми, с привкусом гнили и запахом осенних дождей.
