Мы выходим в два часа ночи. У нас нет ключа от маминого дома. В наш город поезда уже не ходят, хотя это и недалеко. Мы стоим перед зданием больницы. Мы хотели бы уехать раньше, но не получилось. Брат вышел из палаты, а я осталась, через какое-то время он вернулся, чтобы забрать меня, и сел рядом, потом я встала и вышла, ожидая его, так мы и кружили друг возле друга, там были только мы и больше никого, мамы там точно не было, она ушла в никуда, ее не было в траурном зале, тогда уже можно было уйти, но мы чувствовали себя бодрыми и преданными, нам не нужно было спать, мы могли бы и дальше оставаться рядом с ней, даже когда ее там не было, мы уже почувствовали первые признаки жжения, которое немного смягчалось, когда мы снова приходили к ней. Но так не может продолжаться вечно, и мы снимаем халаты и бросаем их в корзину для белья, наливаем по стакану минеральной воды и смотрим на плакат с радугой на стене, предлагающий духовную поддержку. Мы несем под мышкой мамину сумочку и ночную рубашку и выходим на парковку, больница все еще ярко освещена, повсюду свет, как, интересно, должны отдыхать больные, если все время светло. Мелкий дождь, два такси, шум, опоры высоковольтной линии. Два часа ночи. Кто-то курит у шлагбаума, держа руку в кармане.
Если бы мы приехали пораньше, говорит мой брат. Все равно, отвечаю я, мы были здесь сейчас, мы же были. Это правда.
Водитель такси открывает окно и смотрит в нашу сторону. У нас почти нет багажа. Мы садимся в машину и едем в ближайший мотель.
Хорошего вечера, желает нам водитель, и мы киваем ему, все еще бодро. Можно было бы пойти погулять, но здесь нет красивых пейзажей, тут западная окраина города, электростанции, промышленная зона, поэтому мы регистрируемся в гостинице, получив электронный ключ. Если бы мы приехали пораньше, говорю я, но брат меня не слышит, он уже включает душ в крошечной ванной. Потом мы, не раздеваясь, ложимся на две кровати в узкой комнате, совсем тихо. Брат всегда спит бесшумно, раньше мне казалось, что он умер, и нужно было его будить или, по крайней мере, толкать, пока он не пошевелится, только чтобы убедиться, что он еще жив.
Я не знаю, спит ли он этой ночью, время от времени мы ворочаемся и глубоко вздыхаем. Лежим на спине, шум машин за окном не прекращается, похоже на морской прибой. Есть фотография, на которой мама и папа на море, их невозможно узнать в зернистом черно-белом цвете, две фигурки у воды, они идут рядом, мы знаем, кто это и где, и мне хочется найти эту фотографию, но я не знаю, где мама ее хранит.
