— Геннашу не посадят, — невозмутимо заметил Самоваров. Мариночка насторожилась. — Нет, не посадят. У него есть алиби. Просто он Глеба спасает: я понял теперь. Хочет хоть кого-то из этой трясины вытащить. Только правда всегда лучше. Всем будет легче, если сделать по справедливости.
— Какое это такое у Геннаши алиби? — не поверила Мариночка. — Что-то я не слышала ничего.
— Этого еще никто не знает. Зато я знаю.
— И скажешь? Мошкину?
— Скажу. Или самого Геннадия Петровича сказать заставлю. Если он в самом деле хочет сына спасти, то скажет.
Мариночка испуганно заморгала и лизнула бледным языком губную помаду.
— Нет! Это невозможно! Этого нельзя! — выдохнула она сипло и вдруг метнулась с дивана к ногам Самоварова. «Что за театральщина!» — простонал он внутренне. Он не сомневался, что Мариночка примется сейчас умолять его молчать про Геннашино алиби. Станет ломать руки, плакать и припадать к его стопам. Но Мариночка к стопам Самоварова не проявила ни малейшего интереса, зато ловко выложила ему на колени свой знаменитый бюст, оказавшийся не таким тяжелым, каким представлялся на вид. Затем она обхватила цепкими руками его ребра.
— Ради Бога, молчи! — шептала она, гладила его ребра и тянулась к нему губами. — Не надо никому ничего говорить. Не было у Геннаши никакого алиби и нет! Сам дуралей того же хочет. Пусть все будет, как есть! Боже! Какой ты!
Должно быть, последнее восклицание относилось к ребрам Самоварова. Мариночка сладко прикрыла темные веки:
— Ты классный! Меня все время тянет к тебе. Я видела, как ты на меня смотрел… Иди ко мне! Ты ведь Мошкину не скажешь ничего? Как я прошу? Ты ведь хочешь, хочешь со мной? И сделаешь, как я прошу? А я сделаю все, что ты захочешь. Да? Сейчас?
— Вот еще, — проскрипел Самоваров, но Мариночка уже оплела его руками и сладострастно приоткрыла рот. Такие дурацкие сцены Самоваров видел только заполночь по местному телеканалу, если нарывался на эротическую передачу «Ай лав ю». Он немного растерялся, а Мариночка все напирала на него бюстом, пыталась пристроить в вырез платья его ладонь. Пока Самоваров вырывал руку из декольте, она бойко расстегнула ему штаны.
— Да ты что, офонарела?! — в голос воскликнул он и попытался оторвать от штанов Мариночкины пальцы. Но пальцы были крепкие, с твердыми коготками, сладить с ними никак не удавалось. К тому же Мариночка, низко наклонившись вперед, мешала ему своей головой и распущенными волосами. Завязалась нешуточная борьба, даже отлетела и покатилась с веселым цоканьем чья-то пуговка.
