— Потом напишешь и о Камчатке.
— Ты мудр, как Соломон, — вздохнул Троян. — А на Камчатку я проехался бы с удовольствием еще и потому, что превосходно во время путешествия обдумывать творческие, как говорится, замыслы...
— Вот что, — сказал Береза, — я сейчас отправлюсь на Чуркин к Филиппову напомнить о приезде японских рыбопромышленников и о том, что ему нужно это событие увековечить в кинохронике. Если есть охота, совершим маленькое путешествие, правда, не на Камчатку, а на Чуркин.
Троян кивнул головой. Береза звякнул мыльницей, тряхнул полотенцем и исчез, высокий, с русыми волосами, слегка оттопыренными красными губами, что придавало его лицу мальчишеское выражение.
Поэт подошел к карте и стал рассматривать контуры хребтов, черноты высот и редкие пунктиры пароходных линий.
Он служил инструктором по счетоводству в коллективах биржи труда. Но с прошлого года его перестали манить цифры и их логическая убедительность. Это случилось неожиданно. К Октябрю редактор стенгазеты предложил ему написать стихотворение. Троян даже возмутился:
— Какое стихотворение, что ты, друг?!
Но «друг» оказал спокойно:
— Всем известно, ты пишешь стихи. Нечего держать их под спудом.
— Как ты узнал? — изумился Троян.
— Собственными глазами видел твою тетрадку в кожаном сиреневом переплете.
— Тогда сдаюсь, — сказал Троян.
Стихотворение он написал. И с тех пор стал сотрудником не только стенной газеты, но и местной областной.
Стихи он начал складывать еще в детстве, в деревне, когда пас мирских коров. В то время он не придавал стихам никакого значения...
Слова складывались в песню, песня пелась... Жизнь тяжела. Едва он подрос, как пошел за плугом, вспахивая давно истощенный клочок земли, который должен был прокормить десяток ртов.
Однако в 1916 году судьба его изменилась.
В воинском присутствии измерили его рост, ширину плеч и зачислили матросом в Балтийский флот.
В 1918 году он отправился в кругосветное плавание. Много чудес показал ему свет. Показал моря, навсегда полонившие его сердце, показал земли и города, о существовании которых он не подозревал, — то спокойные, каменные, освещенные сдержанным северным солнцем, где сама суета не казалась суетой, то южные, точно построенные из синевы неба, белизны облаков, изумруда моря, солнечного блеска... Шумные, полные горячей, неспокойной жизни...
В другое время эти чудеса способны были бы покорить Трояна, но то было время Революции, и с теми чудесами, которые раскрывала она, сравниться не могло ничто.
