Крысиная башня | страница 113



Машины замерли. Проезжающие мимо осторожно пробирались по оставшейся половине полосы, двумя колесами выбираясь на встречку. На лицах стоящих на той стороне дороги людей читался ужас.

— Скорую! — раздался из-за машин голос отца. — Есть тут поблизости таксофон?! Вызовите скорую!

Он кричал так громко, что голос его перекрыл шум проспекта, и Мельник отчетливо слышал каждый звук.

Загорелся зеленый, Мельник ступил на зебру. Ему было страшно, но он обязан был увидеть то, что сделал.

На асфальте была кровь, и водитель серой машины, выбравшись через пассажирскую дверь, стоял, обхватив руками испуганное лицо. Девушка лежала лицом к микроавтобусу. Отец стоял перед ней на коленях, спиной закрывая ее от посторонних глаз. Словно почувствовав, что сын стоит рядом, он обернулся и беззвучно шепнул ему: «Жива. Все хорошо. Иди». Но в глазах его стояли слезы.

Мельник узнал потом от отца, что травмы не были серьезными, но случилась другая, более страшная вещь: Мельник свел ее своим криком с ума. С тех пор он начал видеть ее во сне. Черты остались прежними, но блуждающий взгляд и странно скривленные губы делали ее лицо некрасивым и отталкивающим.

Он не знал, у кого просить прощения: у отца, у матери или у Бога, в которого не очень верил. Он не знал, как это исправить и можно ли исправить вообще. Все, что он мог сделать, — установить себе несколько правил, которых с тех пор неукоснительно придерживался. Он решил, что никогда не будет злиться, потому что злость его была похожа на неуправляемый взрыв. Он решил, что никогда не будет ни во что вмешиваться, потому что к добру это не приводит. И он решил, что у него никогда не будет женщины.

Отказавшись от личных отношений, Мельник прошел тот же путь, который проходит множество хороших мальчиков, протестующих против боли развода. Они продолжают дружить с отцом, но сердце их болит за беззащитную, ставшую несчастной мать, и в голове у них не укладывается, как один хороший человек мог причинить другому столько горя. Это верные и преданные мальчики, они вырастают в мужчин, для которых невозможны случайные связи, но получается так, что и постоянные невозможны тоже: они боятся оказаться такими же, как их отцы. Каждому из них невыносима мысль о том, что девушка, которая сейчас так ему дорога, по его вине станет так же несчастна, как его мать. Их состояние не поддается логике, это глубокий излом, страх настолько непереносимый, что им проще отказаться от удовлетворения физиологических потребностей, чем постоянно подозревать себя в будущем предательстве. В таком состоянии выросшие мальчики живут по десять, пятнадцать лет, пока не осознают, как велика пропасть между ними и их отцами. Некоторые наказывают себя за отцовские ошибки до конца жизни.