Глава седьмая
Проблема идентификации персонажа по имени Воланд
Итак, мастер был возвращен Маргарите, а именно: он ввалился в окно в абсолютно невменяемом состоянии, он нисколько не обрадовался, увидев свою возлюбленную в окружении «нечистой силы». Его взор дик и тревожен: он не верит своим глазам, он боится узнать Маргариту. Но вот ему дали выпить спирта, и начинается разговор-знакомство, который, с нашей точки зрения, нуждается в комментировании, потому что беседующие как будто понимают друг друга, а читателю только кажется, что он понимает, о чем идет речь.
– Кто вы такой?
– Я теперь никто.
– Откуда вы сейчас?
– Из дома скорби. Я – душевнобольной, – ответил пришелец.
Этих слов Маргарита не вынесла и заплакала вновь…
– Ужасные слова! Ужасные слова! Он мастер, мессир, я вас предупреждаю об этом. Вылечите его, он стоит этого.
– Вы знаете, с кем вы сейчас говорите, – спросил у пришедшего Воланд, – у кого вы находитесь?
– Знаю, – ответил мастер, – моим соседом в сумасшедшем доме был этот мальчик, Иван Бездомный. Он рассказал мне о вас.
– Как же, как же, – отозвался Воланд, – я имел удовольствие встретиться с этим молодым человеком на Патриарших прудах. Он едва самого меня не свел с ума, доказывая мне, что меня нету! Но вы-то верите, что это действительно я?
– Приходится верить, – сказал пришелец, – но, конечно, гораздо спокойнее было бы считать вас плодом галлюцинации. Извините меня, – спохватившись, прибавил мастер.
– Ну, что же, если спокойнее, то и считайте, – вежливо ответил Воланд.
– Нет, нет, – испуганно говорила Маргарита и трясла мастера за плечо, – опомнись! Перед тобою действительно он! (ММ-2. С. 737).
Эту главу мы посвятим осмыслению выдающегося диалога, изумительного по своей абсурдности, и при этом воспринимающегося читателем как нечто совершенно нормальное, не выходящее за границы разумного. Самое примечательное в этом разговоре то, что почти все знаменательные части речи заменены местоимениями и местоименными наречиями. Удивляет сразу две вещи: первое – почему все читатели думают, что понимают, какие знаменательные части речи заменены местоимениями, а второе – почему очевидный абсурд воспринимается как норма.
Оба собеседника выступают под псевдонимами, потому что и «мастер» и «Воланд» – это слова-маски, слова-тени, разыгрывающие на экране воображения читателя свои роли так, чтобы спрятать от зрителя подлинные лица актеров. Одна роль – это роль полного уничижения, роль душевнобольного, наотрез отказавшегося от своей прошлой идентичности и выдающего себя за человека-невидимку. («Я теперь никто»). Другой играет роль могущественного сверхъестественного существа и требует веры в свое всесилие. Драматизм этой ситуации придает то обстоятельство, что разыгрывающий дьявола обладает средствами принуждения и реальной возможностью убивать. Однако те, от кого «дьявол» добивается веры в свою сверхчеловеческую сущность, так несчастны, что в принципе не боятся смерти, и поэтому просто угрозами и запугиваниями от них вряд ли чего-то добьешься. Они и так готовы к худшему. Но есть обстоятельство, которое может заставить их подчиниться воле «дьявола»: они любят друг друга. Мастер не может не осознавать, что он причина того, что в его отношения с дьяволом государства втянута Маргарита, что она взята в заложницы Воландом. Маргарита готова на все, лишь бы Воланд спас мастера. Именно на то, что ее возлюбленный – «мастер», у Маргариты особый расчет: «Он мастер, мессир, я вас предупреждаю об этом». По-видимому, Маргарита хочет внушить «мессиру», что спасение ее возлюбленного может оказаться выгодным самому Воланду: ведь трон монарха должны окружать лучшие поэты, писатели, композиторы, художники, зодчие, режиссеры и актеры, то есть настоящие «мастера культуры».
