Маргарита – «ведьма», адресат стихотворения – «колдунья», то есть обозначена некая темная инфернальная составляющая образа адресата. Запоминающийся мотив лунного света из романа «Мастер и Маргарита», «полнолунье», в которое совершилось превращение Маргариты в ведьму, продолжается в стихотворении в мотиве времени, обозначенном «накануне новолунья». На самом деле временная координата «накануне новолунья» является не обозначением времени, а обозначением пространства, погруженного во тьму, ибо рождению новой луны предшествует мрак. А сам образ «тени, видной накануне новолунья» (то есть «тень во тьме»), кажется загадочным, двусмысленным и инфернальным. Магическое колдовское обаяние – «чары» – исходят от «хозяйки». Ее образ подан через тему власти, властности и властных отношений, предложенных «хозяйкой» и отвергнутых лирической героиней. «Тень» глядит «уклончиво и строго», то есть не допускает к своей внутренней глубине и тайне, охраняет ее, обозначает границу и предел, который нельзя преступать. Таинственная непроясненность «тени во тьме» и внутренняя закрытость «хозяйки», с которой сталкивается лирическая героиня Ахматовой, отражает ей ее собственную закрытость и недоступность для «тени». И событием стихотворения оказывается невозможность душевной близости, взаимности и доверия.
Очень выразительно слово «хозяйка» как обозначение адресата. Елена Сергеевна была временной хозяйкой комнаты в Ташкенте в эвакуации, которая затем досталась Анне Андреевне. Но речь здесь идет вовсе не о мимолетном владении комнатой. На Руси испокон веков супругу величали хозяйкой[46], и тогда это был абсолютный синоним слова жена. Елена Сергеевна была «хозяйкой» Булгакова, и, назвав ее так, Ахматова обозначила и проявила незримое и молчаливое присутствие в своем стихотворении незабываемого образа покойного Булгакова, чьей «хозяйкой» была адресат этого текста.
Это стихотворение дальше комментировать мы не будем. У Ахматовой в нем все уравновешено, все недосказано, одни оттенки и никаких прямых грубых называний. Главное, что это не эпиграмма, здесь нет ни обличения, ни наносимой обиды. Но есть ясное понимание, что сближения не получилось, что свою «тайну» адресат охраняет строго.
Поскольку нас биография писателя волнует меньше, чем тексты, созданные им, а не наоборот, то к биографии автора мы обращаемся лишь тогда, когда текст выглядит отчетливо автобиографичным, и можно попытаться понять его смыслы через биографический контекст. Но принцип, которого мы придерживаемся, состоит в том, чтобы находить объяснения загадкам текста внутри самого текста, полагая, что роман устроен таким образом, что комментирует себя сам.
