Мой | страница 81



      — Я не потеряю его. Я не потеряю твоего ребенка.

      Ремингтон не слышит меня, он разговаривает с Питом приглушенным голосом, прижимая меня к своей груди, указывая, что надо повернуть направо к отделению скорой помощи, а я продолжаю говорить более настойчивым тоном.

      — Я не потеряю его. Ты хочешь этого ребенка, я хочу этого ребенка, я правильно питаюсь и тренируюсь, ты правильно питаешься и тренируешься.

Он заносит меня в больницу и шагает к стойке регистрации, требуя внимания, и когда для меня привозят инвалидное кресло, говорит медсестре, предлагающей его:

      — Просто скажите, куда ее отнести!

Я слышу биение его сердца у меня под ухом, и никогда не слышала, чтобы оно билось так быстро. Пум, пум, пум.

      Он заносит меня в палату, опускает на кровать, и держит за руку слишком крепко, в то время как медсестры и доктор осматривают меня, а Пит ждет снаружи. Слава богу, потому что мои ноги окровавлены, и мне ужасно неловко, что Реми видит меня в таком состоянии. Но он смотрит только на наши сплетенные руки, и даже если ему тоже некомфортно от этого, он терпит до тех пор, пока доктор не отходит и снимает перчатки, после чего говорит:

      — У вашей жены угроза выкидыша на ранней стадии беременности.

      В то время пока мой мозг пытается обработать услышанное, я поворачиваюсь на бок, сворачиваюсь в позе эмбриона, обхватывая свой живот руками, и качаю головой, ничего не говоря. Просто качаю головой, потому что... нет.

Просто... нет.

      Я здоровая молодая женщина. Здоровые молодые женщины не теряют детей.

      Врач отводит Ремингтона в сторону и говорит с ним вполголоса. Я поднимаю голову, чтобы посмотреть на его лицо. Это лицо моей мечты, и клянусь, никогда не смогу забыть ожесточенное выражение, которое возникло на нем, когда он говорит врачу приглушенным тоном:

     — Это невозможно!

      Врач продолжает говорить, но Ремингтон качает головой, плотно сжав челюсти. Он внезапно выглядит моложе и более уязвимым, чем я когда-либо его видела. Господи, он выглядит таким же обескураженным, как, мне представляется, он выглядел в тот день, когда ему сказали, что он изгнан из профессионального бокса и больше никогда не сможет вернуться в лигу снова.

      Он трет лицо ладонью, после чего роняет ее вдоль тела, а поезд паники набирает невыносимую скорость у меня в голове, я протягиваю руку от кровати и слышу свой дрожащий от страха голос: 

      — Что он говорит? Что он говорит?